Осень в Задонье

Провозились допоздна. Забили двух быков, разделали, разрубили туши. Иван отправился спать; хозяин с помощником подались к иной заботе: затарахтел малый тракторенок, загромыхала тележка, на ней лодка с сетями. Поехали на Дон.

На новом месте, в пустой хате деда Атамана, Иван сразу же провалился в глубокий сон, а проснулся от звона будильника. Поднялся, умылся. На воле — серый рассвет, мерклые звезды, ночная зябкость, роса, робкая заря на востоке.

От деда Атамана через дорогу — басакинское хозяйство. Там, во дворе и на кухне, уже суетится кухарка Вера. Она Ивана увидела, позвала:

— Садись завтракай. Сейчас подъедут.

Вдали, пока еще слабым голосом, затарахтел трактор, выбираясь от реки и займища к дому.

Пока Иван завтракал, трактор подъехал и смолк.

— Льдом переложи! — приказал Аникей помощнику, заходя во двор.

— Вы и не спали? — спросил Иван.

— Спали. Но по-крестьянски, комариным сном, не то что вы — городские — до обеда зорюете, — посмеялся Аникей. — Но мы зимой свое возьмем, отоспимся. Верно, Сашка?

— Отоспимся, — просипел помощник.

Быстро загрузили в машину мясо и рыбу.

— А это твоим, — сказал Аникей, передавая увесистый мешок. — Сазаником крестному привет вези. Скажи, повезло нынче. А гусек — твоим казачатам, свежатинка. Бери, бери… Им надо, — улыбнулся он и по-деловому добавил: — Тебе все понятно? Вопросов нет? Везешь и сдаешь. Если менты остановят, сказ один: «От Аникея».

И в самом деле, вопросов не было. Гаишники остановили Ивана на мосту через Дон, у поселка. Но лишь произнес он заветные слова: «От Аникея…» — ему даже честь отдали, желая счастливого пути. И еще: «Передавай привет!»

Так началась для Ивана новая жизнь, на прежнюю будто похожая: машина, доставка груза; но вместо далеких дорог к Москве, Ростову, Краснодару, Тамбову да Ярославлю — всего лишь сотня-другая километров до областного центра и столько же назад, на хутор, с заездом в поселок, домой, где можно остаток дня пробыть и даже ночь провести, лишь ранним утром приезжая на хутор.

Но, с одной стороны, не больно удобно подниматься заполночь, тревожа домашних, и ехать впотьмах. И, конечно, хозяину спокойней, когда уже с вечера машина на глазах, наготове.

А еще появились другие заботы, к которым неожиданно подтолкнул его хозяин ночлега — старый, одышливый дед Атаман. Увидев, что Иван взялся подлаживать удочки, он посмеялся:

— Аникея хочешь обловить? Или дремоту разогнать? Ты бы лучше шиповник сбирал. Шиповник ныне могучий. Я своим лодырям говорил, когда приезжали. Чем мух гонять, сбирайте шиповник. По двести рублей ведро на месте возьмут. Разве не деньги? А они не схотели, говорят, колючий.

Подсказка была заманчивая. Сразу и поехали с дедом; он места указывал, называя их: Ремнево да Семибояринка…

В первый же день Иван набрал почти два ведра; с непривычки и без нужной сноровки да амуниции исцарапался, искололся в колючих кустах. Но уже ко дню следующему отыскал брезентовую куртку да кожаные перчатки, и дело пошло. По три, по четыре ведра набирал до темноты. Спешил, возвращаясь из города, в поселок не заглядывал, наскоро перекусывал и — вперед. На дни воскресные он даже жену привез с сыновьями. От ребят, правда, больше визгу… Но собирали. Сбыт в городе был нормальный.

А потом занялся грибами: тополевая рядовка, «зеленуха», «синяя ножка». Грибы выгоднее: легче набирать, дороже стоят.

Дед Атаман, не таясь, показывал свои заповедные угодья, вздыхая: «Подохну, и никому не сгодится. Городским ничего не нужно». Это укор сыну и внуку.

Новое ремесло Ивану понравилось: на вольной воле, никто не подгоняет. Вроде забава, но деньги идут. И хорошо, что нет конкурентов. В поселковой округе охотников до грибов и ягод — тьма: своих полно да еще городские приезжают, особенно по выходным. Возле каждого куста ли, дерева бьются лбами. Все выгребут, все обдерут подчистую, словно саранча прошла. Дело понятное, жизненное: для одних — добавка к столу, ныне небогатому, для других — заработок. Рядом — ростовская трасса. Днем и ночью на ней торгуют грибами.

А здесь вся округа твоя. Ни людей, ни машин… Даже на хуторе шаг шагни от басакинского хозяйства, от деда Атаман — сразу тишь и безлюдье. Брошенные подворья, проваленные крыши домов да сараев, саманные, глиняные оплывающие стены или вовсе — лишь камень-плитняк фундамента, провалы погребов да колодцев, высокие заросли лопушистого дурнишника, островерхой конопли, вовсе непролазные колючие терны. Кладбище, а не хутор. Живые — лишь подворье басакинское да на самом краю, возле горы — чеченское гнездо: Вахид, Зара и орда ребятишек, от взрослых уже Умара, Зелимхана, Балкана до школьников и сопливой мелкоты. Чеченам грибы да шиповник ни к чему. У них о скотине забота.