Осень в Задонье

Дряхлая Ксеня, не отойдя от ночного испуга, вовсе сидела в хате, как мышь, еще и взаперти, порою лишь осторожно, одним глазком выглядывая в окошко.

Дед Атаман ночами сторожил пепелище. Казалось ему, что оно и вот-вот потянутся к его хате жадные языки пламени. Ночи напролет он сторожил, днями отсыпался, порой теряясь во времени и словно бы в разуме.

Даже старая суета — Катерина, нудясь в одиночестве, из своего двора на волю не выбиралась, лишь выглядывала через забор: что там и как? Но за ворота ступить боялась: уйди — и последние чугунки унесут или хату сожгут навовсе.

Вот так: жили-жили и дожили.

Лишь на краю хутора, у подножья кургана, в просторном семейном гнезде Вахида и Зары текла прежняя хлопотливая жизнь: немалые гурты скота, молочные дела, субботний ли, воскресный рынок, пастьба ежедневная, о малых детях забота — словом, большое семейство, хозяйство, в котором управлялись сами, без работников-бичей, хотя сыновья старшие уже упрекали отца: «У всех бичи, а мы все сами…» — «Меньше мячик гоняйте», — отвечал им Вахид. Была у чеченских ребят такая забава — футбол: ворота из жердей, настоящий мяч. Играли все. Порой к ним приезжали гости из-за речки, от семейства старого Ибрагима.

Оттуда же, из-за речки, пришла весть негаданная, от которой Вахид стал вовсе много курить, Зара потаясь плакала.

Старший сын покойного Ибрагима, теперь главный в своем хозяйстве — Асланбек при первой же встрече после смерти отца заговорил с Вахидом открыто:

— Уезжать не собираешься?

— Куда? — удивился Вахид.

— Домой. Дом у тебя в Шарое красивый, большой, все сверкает.

— Дом один. А сыновей сколько? — ответил Вахид.

— Понятно. Тогда предлагаю меняться: ты уходишь в Кисляки, на нашу точку. Там — просторно. Всем сыновьям будет работа. А мне нужен этот хутор — Басакин.

Вахид отказался без раздумий:

— Ребят в школу автобус возит. А Кисляков как? Вертолетом? Базар? Зару возить. Продаем сметану, творог. Это деньги…

Асланбек усмехнулся:

— Какая школаачем тебе школа? Ты выучился, институт кончил. Мой отец тоже учился, инженер. А пасли скотину. Тебе разве институт дом в Шарое построил? Не дом, а дворец. Все сияет. Завидуют люди. Молодец! Вот и работай. И сыновьям нашим школа не нужна. Земля нужна, скотина нужна. В Кисляках много места.

Разговор прервался. Вахид молчал. И тогда Асланбек поставил твердую точку:

— Так и договоримся. Свои люди. Тебе будет в Кисляках хорошо. Дом теплый. Скотину где держать: ферма, базы крепкие. Попасов хватает. Полигон твой. Майору, начальнику, барашка давай. И все. Он шашлыки любит.

Вахид по-прежнему молчал, понимая, что собеседник не шутит. О шаройском доме заговорил: вроде видел его, знает. Что ответить и как? Руки словно сами собой достали . Глубоко затянувшись, Вахид закашлялся. Асланбек его пожалел. Он обязан был его пожалеть: единоверца и земляка, почти ровесника по годам. Но не видом.

— Брось курить, — сказал ему Асланбек. — Перейдешь в Кисляки, я тебе оставлю своих бичей. Умар, Зелимхан уже взрослые. Головы умные, все понимают. Они справятся. А я им помогу. Мы должны друг другу помогать. А ты отдохнешь, поедешь в Шарой, другой дом начнешь строить. И Зара отдохнет. Будете там жить. Без хозяина даже дворец может сгореть. Как у Басаки… — хохотнул Асланбек.

Этот хохоток резанул Вахида прямо по сердцу. Родовой домколько вложено трудов, денег. Сколько надежд. А ведь и в самом деле, сгореть может разом. И тогда все думы о спокойной старости на родине, все мечты, все это — в дым.

Такой вот был разговор с новым хозяином Кисляков — Асланбеком, наследником старого Ибрагима.

У Асланбека смолоду слава недобрая. Вразумляли его всем родственным кругом. Даже из Чечни старики приезжали. Он вернулся. Но что прокуеперь он вовсе без узды. Хозяин. А ума не прибавилось. И как знать, что задумал он нынче, что там гнездится в шальной его голове? Доброго ничего не придумает и не сделает. А вот спалит в два счета шаройский ли родовой дом или нынешний. Теперь уже ясней ясного, что подворье Басакина поджег Асланбек. И к Аникеевой гибели, похоже, он приложил руку.