Осень в Задонье

Старый станичный батюшка, невеликий причт его, клирошане — не больно голосисто, но спето, душевно возносили:

Свете

святыя славы,Безсмертного Отца небесного,
Святого, Блаженного
Христе…
…Поем Отца, Сына и Святого Духа.

Иконы, украшенные цветами да зелеными ветками, вокруг расставленные, на камне, возле иссохшего родника; кадильный сладостный дым, пахучий степной вей, склоненные головы, тихие, порой неслышимые слова молитвы, одной для всех и у каждого своей, сердечной. Светлые детские лица, ручонки, взмывающие при осенении крестом, морщинистые, темные, по-детски наивные стариковские лики, глаза. Многие — на коленях, склоняя седую голову, чтобы к земле поближе, в которую скоро уйдут.

Тимоша — возле отца и деда. От «козьего» испуга он отошел. Молитвы этой он не знает; но душа просит, и он шепчет свое. Да только ли он один.

Поем Отца, Сына и Святого Духа…

Отец Василий — высокий, красивый и очень торжественный, в праздничном белом облачении, с сияющим золотым крестом на груди, он — на высоком каменном выступе, словно на амвоне. Пришел черед его — раздалось громогласное:

Кто Бог велий, яко Бог наш?!
Ты еси Бог, творяй чудеса!!

Гулко понеслось над курганом, степью и просторными речными водами. И словно было услышано.

ГЛАВА 20

Орланы-белохвосты, небо, большими кругами уходили к задонским низинам, озерам, просторным заливным лугам, но каждый раз возвращались, высоко и бесшумно проплывая над своей землей. А потом объявился еще один летун. Он пришел оттуда же, издалека, поначалу черной точкою в небе. Потом послышался гул. Это был вертолет, который, достигнув Явленого кургана, сбавил скорость, снизился и начал облет, выбирая место для приземления. Машина летела низко, с гулом и воздушными вихрями от винтов. Она сделала круг, потом другой, удивляя людей и насмерть пугая коз, которые черным горохом покатились по склонам кургана, порою срываясь на обрывах и падая, а далее — врассыпную.

Молебен на минуту-другую смешался, пока признавали Павла, удивленно ахали. Но все это — лишь на минуту-другую. Павел тут же встал в первом ряду молебна, рядом с отцом и матерью, голосом зычным поддержав молитву:

— Тебе нас, смиренных и осужденных, молящихся Тебе, Господи…

По виду и стати Павел был, как говорится, «чистый и подмесу», настоящий Басакин: ростом не больно высокий, телом плотный, словно литой: густые черные, в редком серебре волосы, усы подковой, казак и воин, по старинному хуторскому прозвищу — Пашка Жук.

Когда молебен окончился, Павел подошел к станичному батюшке и отцу Василию, не чинясь, поклонился, благословения прося и целуя руки. С отцом Василием потом дружески приобнялся. И тогда началось здраствование: с теми, кого долго не видел.

Потом, как и всегда на Троицу, на берегу речки, на просторном пологе угощались «троицкой» яишней, которую жарили на больших противнях басакинские бабы; хлебали уху, при которой — Яков Басакин. Выпивали, пригубливали, здравя великий праздник и встречу. Вспоминали ушедших, молодость, прошлые времена, говорили о .

Павел Басакин о кресте поваленном узнал еще на кургане. Спускаясь, он видел келью, надвершие, упавший белокаменный крест с Явленой Богоматерью, которая осталась целехонькой и глядела с печалью. Он приказал: «Ничего не трогать. Не подходить, не топтать. осмотрят, проверят». Хотя ему все было ясно.

Обычно на Троицком празднике приезжие разбивались кругами своей, близкой ли, далекой, родни. Нынче народу приехало немного. Детвора да зеленая молодежь хороводилась возле речки: купание, удочки, игры.

Люди постарше оставались в едином круге, возле Павла и других Басакиных, возле отца Василия.

Слишком много случилось недоброго в последнее время: внезапная гибель Аникея — главной опоры хутора и округи; затем — пожар, убравший огромное подворье; ограбление, потеря святынь. Одно за другим.

Кто-то об этом знал, а кто-то впервые слышал, охая да сокрушаясь. А теперь еще и крест повалили перед самым праздником. Тоже — недобрый знак. Шли разговоры, что на здешние земли глаз положил Джабраил Бородатый. Тогда и вовсе конец не только последнему хутору, но всей округе — Задонью. Иван Басакин пока здесь. Но Аникуша — такой дуб! — рухнул. Кого с ним сравнить? Не получится ли, что нынешний праздник на родной земле — последний.