Осень в Жухарях

Нонна Павловна раздала им подарки: мальчикам - по перочинному ножу и по набору цветных карандашей, девочке - дамскую сумочку. Таня сказала "спасибо" и прикрикнула на братьев, не сумевших так же вежливо принять подарки. Потом Нонна Павловна взяла два ножа, с яростным выражением на лице поточила их друг о друга и стала нарезать тонкими ломтиками привезенную ею московскую колбасу. Ножом же она открыла банку с джемом и коробочку с икрой.

Мальчики с еле скрываемым удовольствием смотрели на эту праздничную еду, но ели ее с достоинством, вдумчиво, не торопясь, как, вероятно, и полагается есть настоящим, уважающим себя мужчинам.

Таня очистила селедку и поставила на стол чугунок с картошкой в мундире. К городской еде она не прикоснулась и старалась даже не смотреть на нее, как бы желая показать, что уже не маленькая, чтобы в будни питаться такой деликатной пищей.

Оглядев одежду ребят, дом, вещи, Нонна Павловна сделала вывод: "Живут не шибко. Хотя, - подумав, добавила она про себя, - получше живут, чем мы когда-то жили. Дом пятистенный, радио, патефон, кровати с шишками, одеяла хорошие, книги..."

- Кто же у вас книги-то читает?

- Все, - ответила Таня. - Ну, правда, не все, - поправилась она. Витька не очень-то читает.

- И мама читает?

- И мама, - подтвердила Таня. - Только она больше про телят читает. А папа сердится...

- Почему же он сердится?

- Он сердится, что она только про телят читает, как их надо воспитывать. А он говорит: "У тебя дети". И велел ей прочитать в обязательном порядке книгу "Жатва" Галины Николаевой.

- Ну, и она прочитала?

- Нет еще...

- А папа сильно сердится?

- Сильно...

Нонне Павловне захотелось выспросить у детей все, все о жизни родителей. Ведь у детей лучше всего выспросишь... Но вдруг пришла Настя.

Она оказалась действительно красавицей и действительно была похожа на тетку в молодости, - стройная, гибкая, с загорелым веселым лицом, освещенным лучистыми глазами, с толстой косой, с живыми движениями. Она уже выросла из своего платья, ситцевого, красного с белыми горошинами. А материнские платья ей, видимо, не придутся - она крупнее матери.

Нонна Павловна привезла в подарок племяннице кофточку, но, увидев ее, тут же передумала и решила подарить крепдешиновое платье: "Пусть помнит тетку".

- Ну-ка, Настя, примерь.

Дареное платье тотчас преобразило Настю. Она стала еще красивее и, заключив тетку в жаркие объятия, расцеловала в обе щеки, так что на щеках появились красные пятна.

- Ох, какая ты добрая, тетя Настя! Самая, самая добрая!

Эти слова до того растрогали тетку, что она подарила племяннице еще и янтарное ожерелье, так же, как и это платье, не предназначавшееся для подарка.

- Теперь я хочу, чтобы ты меня поводила по деревне, - сказала тетка. Я ведь тут вроде как чужая...

- Повожу, повожу, - скороговоркой, подражая матери, пообещала Настя. Обязательно повожу. Только мне надо сбегать на ферму. У меня там дела. Но я мигом вернусь. Я только скажу Фросе, чтобы она не сердилась, поскольку ко мне приехала тетя...

Настя зашла за печку и переоделась, но надела не то старенькое красное платье с белыми горошинами - видимо, оно было все-таки парадным, - а простую юбку и такую же, как у матери, малиново-бурую, вылинявшую от стирки кофточку.

Вернулась она с фермы не мигом, как обещала, а часа через два.

Нонна Павловна успела за это время хорошо вздремнуть и после сна опять умылась холодной колодезной водой. Она потребовала, чтобы племянница надела дареное платье. Но Настя запротестовала:

- Ну что это вдруг за воскресенье! Я возьму и выряжусь, а люди кругом работают...

И этими словами поставила тетку в несколько затруднительное положение.

Нонна Павловна все-таки решила не переодеваться соответственно будням. Она так и вышла на улицу, в чем приехала: в нарядном платье, в туфлях-лодочках, с красной лакированной сумкой на длинном ремне через плечо.

5

Улица, пыльная, ярко освещенная полуденным солнцем, вначале показалась пустынной. Но за углом, у магазина, толпились женщины.

- Поступила в продажу бязь, - голосом продавца сказала Настя.

Из распахнутых дверей магазина повеяло прохладой и запахло жестяными ведрами, мануфактурой и - сильнее всего - керосином.

Женщины с любопытством посмотрели на Нонну Павловну, но никто, видно, не узнал ее. Да и она тут тоже никого не знает. Прошли годы. Выросло много нового народу. Девчонки стали женщинами. Женщины стали старухами. Конечно, если остановиться у магазина, найдутся в толпе и знакомые.

Однако Нонна Павловна не остановилась. Ей хотелось пройти к реке. Но и у реки, где несколько парней смолили большую лодку, Нонну Павловну никто не узнал.

Только старик Жутеев, занятый ремонтом телеги, вдруг ахнул, увидев Нонну Павловну.

- Настя! Батюшки светы! А я гляжу: что это за актрыса ходит? Но потом сдогадался: да это ж Самокурова Настя...

- Здравствуй, Анисим Саввич, - принужденно сказала Нонна Павловна.

- Откуда же ты, Настя, явилась? - поинтересовался Жутеев.

И раньше, чем Нонна Павловна успела ответить, другой старик, сидевший за опрокинутой телегой, засмеялся: