Осени не будет никогда

Сашенька вдруг увидела мертвенно-бледное лицо профессора Фишина. Она смотрела, словно в рапиде, как он шагнул к старшине и как сжатым кулаком вдарил менту по виску, как по бычьей башке молотом, отчего тот, крякнув, осел мешком с салом на линолеум и завращал ошарашенными глазами. Профессор Фишин вновь замахнулся, желая добить сволочь, но его занесенную для удара руку перехватил капитан-омоновец. При этом шея офицера напряглась, и чуть выше кадыка открылся тонкий бледный шрам.

– Не надо, дедушка! – попросил он, подумав, что в дедуле силы, сколь и в медведе, услышал щелканье затвора АК и заорал. – Отставить!!!

Пожидаев, целящийся в живот профессора, вопросительно поглядел на офицера и увидел ногу в сапоге, выбивающую из его ослабевших рук автомат. Совсем не понял, что происходит!.. Фигня какая-то!.. Преступники налицо, а капитан… Сука!!!

Дальше разбирались в кабинете главврача.

– Мы забираем вашего пациента, – констатировал капитан, показывая бумаги.

В это время Сашенька находилась в ординаторской, где ей зашивали рассеченную бровь.

– И девушку забираем, – продолжил омоновец.

– По какому праву? – рыкнул пожилой главврач, привыкший к тому, что Кащенко есть государство суверенное и командовать в нем может только он.

– По праву выданного мне постановления. Я человек спокойный, военный, рычать на меня не надо, все равно, что приказано – сделаю.

– А Сашеньку-то за что? Извините, Александру Игоревну Бове?..

– Она подозревается в пособничестве преступнику, ранившему сотрудника милиции.

– Чушь какая-то!

– Я военный и приказов не обсуждаю, – повторил капитан. – Нам нужен сам подозреваемый. Корпус, палата?

– Да я понятия не имею! – развел руками расстроенный психиатр, автоматически отметив на шее офицера бледный шрам. – У меня тысячи больных!

– Тогда мои люди будут вынуждены прочесать всю больницу.

– Вы с ума сошли! Там же сумасшедшие! Последствия ваших действий непредсказуемы! После этого их надо будет целый год успокаивать! Все второе отделение станет омоновцами…

– Дайте тогда информацию, – попросил капитан. – Ваша девушка знает. Бове…

– Да-да, конечно… Она на четвертом этаже, в ординаторской…

– Пожидаев! – крикнул омоновец. – Пожидаев!..

В кабинет ввалился старшина, половина лица которого заплыла синяком.

– Я Пожидаев…

– У тебя наручники есть?

Главврач вжался в кресло и вытянул губы трубочкой.

– Пять пар.

– Ползи на четвертый этаж и забирай эту самую, Бове…

– Козявку? – обрадовано уточнил старшина.

– Действуй в рамках закона, а то я сам на тебя целую книгу напишу!

– Ага…

Пожидаев почти вывалился за обитую свиной кожей дверь, когда его нагнали последние напутственные слова капитана:

– Подумай, каким козлом будешь выглядеть, объясняя, как эта девочка тебе, сальному борову, сопротивление оказывала!

Старшина исчез. Главврач с капитаном несколько секунд послушали звуки удаляющихся ментовских ботинок, затем омоновец двинул по столу старинный телефонный аппарат черного цвета и приказал неформально:

– Валяйте!

Главврач покраснел, как рак, а потом как-то осунулся. Его государство завоевали, а теперь приходилось выдавать контрибуцию.

– Сихарулидзе? – вяло спросил он в трубку. Ему на другом конце, видимо, подтвердили, и далее главврач что-то сказал на грузинском.

– По-русски, пожалуйста! – попросил капитан и зачем-то вытащил из сапога огромный нож.

– Сашенькин новенький… Шестое отделение? Так-так, записываю… Слизькин, тринадцатый бокс?.. Спасибо…

– Вы что же, грузин?

– Нет-нет… Я – немец. Мои родители были немецкими коммунистами… Просто я в семидесятых в Тбилиси проработал шесть лет… Чтоб язык не забывать, говорю с Сихарулидзе на грузинском…

Главврач торопливо объяснял, не сводя глаз со сверкающей стали ножа.

– Я тоже в Тбилиси был, – поведал капитан. – Правда, несколько дней… – помахал ножом. – Трофей, – пояснил. – В полсекунды отрезает голову… Барану…

Теперь главврач поглядел на шрам капитана не вскользь, а взглядом все понимающего, бывалого человека.

– Прощайте, гражданин психиатр!

– Я – товарищ, – буркнул под нос главврач. – И тоже воевал…

Капитан сунул нож в сапог, а старый сын немецких коммунистов еще долго прислушивался к наступившей тишине. Ему казалось, что капитан, сообщивший по рации: «Бехтерев, Бехтерев, я – Фрейд, через минуту в шестом», – вовсе не ушел, а стоит сейчас за дверью с оголенным ножом и поджидает его, чтобы отрезать голову, как барану.

Главврач и раньше отмечал у себя симптомы мании преследования. Или это старческие мании?.. На покой…

То, что происходило в тринадцатом боксе, более напоминало не задержание, а бой раненного зверя с людьми.

Когда лысому попытались завести руки за спину, чтобы защелкнуть на них наручники, он неожиданно дернул плечами, да так, что стокилограммовый омоновец отлетел к стене. Благо, она была обтянута мягким спецматериалом, иначе бы голову отбил.

– На хрена рубаху развязали! – заорал капитан. – Синицын, Пробкин, Выхин – в бокс!