Осени не будет никогда

Рысь с глазами рассерженной цыганки по-прежнему металась в клетке, выделывая немыслимые пируэты. Она то и дело рыкала, так что обычному человеку даже на пять метров к клетке было страшно подходить.

А этот парень, с его больными костями, доковылял до дверки, буднично щелкнул шпингалетом и полез в клетку, неуклюже отклячив зад, с трудом пролезший в дверь.

Он еще не успел обернуться, а кошка, прижав уши с кисточками к черепу, уже летела к человеческой спине, выпустив серповидные когти, чтобы разорвать плоть до души.

Василий Кузьмич уже дергал застежку кобуры, но Слизкин в самый последний момент успел повернуться грудью и поглядеть в наполненные ненавистью очи рыси…

Она приземлилась к нему на грудь, как домашняя кошка, спланировав мягко и нежно.

Слизкин краем глаза увидел в руках капитана пистолет и успел выкрикнуть:

— Не стреляйте!

Затем обнял кошку за шею, словно та девушкой была, и сам мурлыкал от удовольствия, когда непокорная вдруг стала лизать его в самые губы, щекоча длинными усами.

— Ишь, баловница! — шептал счастливый Андрюшка. — Славная девочка…

Василий Кузьмич утер пот со лба и вложил пистолет в кобуру.

— Давай, парень, вылезай! — приказал капитан.

— Еще немножечко, — попросил Слизкин, словно ребенок.

— Он сейчас ее трахнет! — прокомментировал Зыков.

— Он хоть кошку, — ответил Мозгин, нашедший какой-то спокойный молчаливый контакт с немецкой овчаркой. — А ты козу!

Хороший парень Зыков ни на что не обижался. Но у него из всех присутствующих был самый неважный результат. После козы он попробовал приласкать коккера, но собачка только истерически взвизгивала и жалась в угол, путаясь в длинных ушах… Зато у Жбана все получилось. Таксы целым выводком смотрели ему в лицо, словно вверяя свои судьбы странному русскому мужику с добрыми глазами.

Потом был обед, а после другая группа животных, в другом вольере, поделенном на клетки. Кабаны, волк, две белки, барсук, скунс и карликовая пони, хрустящая яблочками-китайками.

Слизкин в этот раз занимался маленькой лошадкой, а Зыкову вновь не повезло. Скунс пустил ему вонючую струю прямо в лицо, за что получил сильного пинка. Казалось, Василий Кузьмич ничего не видел такого, смотрел на Мозгина, который вновь нашел молчаливое согласие о партнерстве у волка, с тощими боками, но с таким крепким взглядом. Жбан забавлялся с белками, которые даже в рот к нему залезали, выискивая съестное… Мужик посмеивался, пока одна из самых ловких не сдернула коронку с зуба…

Вечером ужинали, а когда потянуло ко сну, Василий Кузьмич вдруг произнес страшное:

— Зыков отчислен!

— За что? — обалдел тот.

— Можете переночевать, а после завтрака на автобус!

— За что?!! — оборотился ко всем весельчак.

Но все потупили сытые взгляды в ламинированный пол, прекрасно зная, за что.

Зыков сразу сник, не получив поддержки товарищей, сказал всем «до свидания» и пошел в комнату, где спал прошлую ночь с Чеботаренко, который, наверное, уже лежал в своей кровати на гражданке.

А утром Зыкова уже не было на объекте 1932, зато во время завтрака завыл многочисленными децибелами сигнал тревоги, который заставил всех сорваться со своих мест и бежать за Василием Кузьмичем.

То, что они увидели во дворе, где находились клетки с животными, повергло всех в тяжелый шок. Было такое ощущение, что в зверинце побывал десяток живодеров. Все животные были перебиты с особой жестокостью. Овчаркам посносили головы топором, который валялся здесь же, под ногами, окровавленный. Таксам просто свернули шеи, они лежали в лужах крови, словно спали.

— А-а-а! — простонал Жбан, закрыв лицо руками.

А у Слизкина даже стона не получалось, когда он глядел на гиену, череп которой был сплющен сучковатым поленом. Вырванный глаз, зарывшийся в опилки, казалось, смотрел укоризненно, с немым вопросом: «Зачем вы меня сюда из Африки притащили»?

Лисица пропала из клетки вовсе, а красавица рысь лежала на спине, словно женщина, закусив краешек языка, с неживыми стеклянными глазами. Лишь только коза осталась в этом мире и истошно блеяла, расстроенная кровавыми пятнами на своих снежных боках.

Лицо Василия Кузьмича было белее самого белого мрамора, когда он трогал кончиками пальцев расколотые черепашьи панцири.

Все хотели было бежать в соседний двор, но капитан приказал возвращаться, пошел сам, в сопровождении двух прапоров.

Через полчаса вернулся, с пустыми глазами и поникшими плечами.

— Всех? — спросил Мозгин.

Василий Кузьмич кивнул.

— И пони?!. — не удержался Слизкин.

— Всем отдыхать до завтра! — приказал капитан.

Мужики до вечера просидели в столовой, обсуждая произошедшую бойню.

— Ну, Зыков!.. — выдавил Жбан. — Сука! Передавил моих, как кутят!

— Я бы его, — признался Мозгин. — Я бы его в отхожее место отправил жить. Китайцы так делали. Ноги, руки отрубали, слуха лишали, глаза выкалывали, оставляли только обоняние. Потом выхаживали обрубочек и помещали жить в сортир. Никаких контактов с внешним миром, только путем обоняния. Дыши, сколько хочешь!

Все представили себе такое наказание, а впечатлительного Андрюшку чуть не стошнило.

К ужину привезли Зыкова.