Осеннее равноденствие. Час судьбы

Напоминание о Ругянисе бередит свежую рану Саулюса, но он не подает виду, не может выдать себя. Как в тумане пытается вспомнить офорты, которые отдал, уезжая во Францию, но перед глазами мелькают всевозможные листы, только не те, видно, не те. Два — точно, а еще два? «Утро»? Нет, нет… Бегущая вдоль поля девушка с колосьями ржи в руке… Да, этот. Какой же четвертый? Правда, какой четвертый?

— Ты не рад?

Какой четвертый? «Голова старика»? «Улочка»? Нет… Четвертый, четвертый…

— Вацловас, полюбуйся на него. Видал такого?

— Как ваши? — любопытствует Саулюс, но тоже как-то вяло. — Твои-то попали, Альбертас?

— Одна. Из трех. Но это ничего, я доволен. С живописью не так просто. И отобрали знаешь какую? Сам не поверил. «Строительство моста».

— А у тебя, Вацловас?

Йонелюнас машет рукой, отводит глаза.

— Работа Ругяниса, — лихорадочно шепчет Альбертас. — Разве не знаешь, как он относится к Вацловасу? Мог бы — сожрал бы. Потворствует молодым, тем, что без всяких идеалов, с ними заигрывает, думает, авось поддержат когда-нибудь, а мы задыхаемся, среднее поколение… Злость берет, друзья мои, как подумаешь.

— Плевал я! — в сердцах бросает Йонелюнас, его нижняя губа вздрагивает. — Не для выставок пишу. И не на десерт для Ругяниса или кого другого после сытного обеда. Плевать мне и растереть!.. — Оглядевшись, подзывает официантку: — Красавица! Коньяку по одной. И кофе. Все. — И снова нервно шипит: — Плевать!..

— Смешно было бы раскиснуть. Ты не из таких, Вацловас. А вот Саулюс пробился. Ведь это не пустые слова критиков, что метафора его линий улавливает вечные истины и зачаровывает зрителя — берет за душу, волнует, заставляет задуматься. Браво, Саулюкас!

— Не стоит меня короновать, Альбертас.

— Я чистую правду говорю.

— Хватит об этом.

Альбертас вдруг из голубых высей опускается на грешную землю.

— А все-таки, может, пригласим этих кукушек, а?

— К черту их!.. — бросает Йонелюнас, в раздражении скрипнув зубами.