Осеннее равноденствие. Час судьбы

Затянула потуже углы клетчатого платка, обернулась. Не удивилась, увидев рядом Саулюса. Чуть прищурилась на солнце и глядела прямо перед собой, но взгляд ее убегал за ольшаник, за лес. Лицо светилось покоем, словно все беды и недавняя боль ушли в далекое прошлое.

Саулюс потупил голову, его узкие, юные плечи поникли. В сумятице этих страшных дней спокойствие матери показалось ему предательством, и он вздрогнул: зачем я сюда пришел? Поскорее уйти отсюда…

— Посеяла, сын, — слова матери удержали его. И Саулюс неожиданно почувствовал, что отец глядит на него с пригорка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Говори, Саулюс, — дрожит тихая мольба матери.

Говори, говори…

Саулюс отбирает эскизы к портрету Матери. Не то, еще не то. Что сказала бы Дагна? Что она сказала бы?.. Берет чистый лист, долго смотрит на него своими глазами и глазами Дагны, пока, точно на экране, не всплывает Мать, такая осязаемая, величественная, словно королева неба и земли… Саулюс понимает — это заключительный аккорд цикла. Рисует не торопясь, заполняя штрихами все пространство. Берет другой лист, уточняет мотивы. Берет третий… Нет, нет, все придется переделать. Настроение, совершенство рисунка, мысль, экспрессия ритма. Мысль, мысль…

За окном бьются о стекло ночные бабочки, у хлева, затявкав, принимается жутко выть пес. За стеной что-то грохнуло, но Саулюс ничего не видит и не слышит. Только чувствует — вот так… вот так надо… И сам удивляется, внимательно смотрит, откинув голову, прищурив глаза…

— Саулюс…

Саулюс не слышит Каролиса, он даже не поворачивает головы.

Его плеча ласково касается рука. Рука пахнет хлебом. Каролис стоит рядом, и Саулюс наконец понимает, что брат тоже видит Мать.

Оба молчат.

За окном о стекло бьются бабочки, в листве старого клена шумит теплая лунная ночь и мерцает белесое летнее небо, а высокий небосвод прорезает, падая, потускневшая серебристая звезда. И гаснет.

…Выше, моя звезда, выше…

Саулюс все еще смотрит на Мать — прямую, гордую, идущую по тревожному, измученному земному шару; в ее поднятых руках каравай хлеба, будто солнце… будто Литву несет она на своих руках. И лицо Матери в свете этих лучей кажется добрым и мудрым.

— Брат…

Саулюс поднимается, все еще глядя на лист. Не может оторваться — так утоляет после долгой дороги жажду путник, припав к роднику.

…По земле, лучащейся огоньками жизни, идет Мать. На руках у нее — каравай хлеба.

Хлеб наш насущный дай нам…