Осенняя женщина

— Что ж ты у меня такая растрепа? — без укора, но лишь с одной любовью в голосе проговорил граф. Сестры также улыбками встретили появление младшенькой, явно любимицы всей семьи. — Вот мсье Людовик, позвольте вам представить весь мой, так сказать, цветник. Это старшие, Люси и Элен. Они двойняшки. Я сам их путаю. Чем они и пользуются совершенно беззастенчиво. А это — проказница Мадлен. С тех пор, как наша матушка…, - граф осекся и отвернулся.

Мадлен тут же подскочила к нему и ласково погладила по руке.

— Ну прошу за стол, — засуетился успокоенный граф. — Жак, подавай, обратился он к тому самому старику, которого Людовик видел в поле, сопровождавшим Мадлен, и исполнявшего, судя по всему, множество должностей в графском доме.

— У нас на столе все свое, — меж тем продолжал, усаживаясь граф. — Мы деликатесов из Парижа не выписываем, не гонимся за глупыми причудами. Зато все свежее, прямо с грядки.

И граф усердно принялся потчевать гостя зеленью и дичью, творогом и сметаной, пышным горячим хлебом.

— Стол прямо-таки королевский, — нахваливал Людовик.

Граф зарделся от удовольствия, однако тут же помрачнел.

— Да, хвала Господу, пока все есть. Но еще неделя такой засухи…, он в расстройстве махнул рукой.

Судя по всему, тема погоды последние дни становилась главной не только в графском доме, но и во всей округе.

— У Господа милостей много, — чинно заметил Людовик. — В том числе и внезапные дожди.

Он посмотрел на Мадлен. Но девочка, казалось, не обратила никакого внимания на его слова, перешептываясь о чем-то со склонившимся к ней Жаком.

— Да, именно внезапные дожди, — продолжал Людовик, на этот раз обращаясь к двойняшкам, не сводившим глаз с его роскошных, с отливом, черных волос, раскинувшихся по плечам. — Не далее, как вчера я стал свидетелем такого чуда. Над тем пшеничным полем, — он указал на левую стену зала, — разразился настоящий ливень. При этом на небе не было ни облачка. Представляете? Разве это не явное доказательство милостей Божьих?

Мадлен заерзала на стуле и вновь кинула взгляд на нахмурившееся лицо Жака.

Граф же восторженно всплеснул руками, чуть не опрокинув кружку с молоком.

— Вот вам, неверующие, — горячо заговорил он, обращаясь к дочерям, обменявшимся скептическими взглядами. — Не то ли в каждой проповеди твердит вам и отец Франсуа, пока вы строите глазки молодым прихожанам?

Девицы захихикали, подталкивая друг друга локтями. Лишь Мадлен сидела нахохлившись, исподлобья бросая сердито-недоуменные взгляды на Людовика.

— Раз дождь, — вдруг выпалила она, — так сразу и чудо? Подумаешь!

— Но средь ясного неба? В такую сушь? — мягко поддразнил ее Людовик.

Девочка фыркнула и выскочила из-за стола. Подбежав к двери, ведущей на веранду, она остановилась, обернулась, прижала два пальца ко лбу и показала язык.

— Мадлен! — негодующе воскликнул граф. — Сейчас же вернись за стол и извинись!

Но она уже скрылась из глаз. Людовик машинально пригладил волосы на лбу.

12

— Ученье было знатное, — рассказывал Федор, лежа у очередного костра.

Вся троица, не задерживаясь в Крефельде, продолжила путь, прихватив лишь запас провизии у расщедрившегося хозяина постоялого двора.

— Н-да… Ходили мы с соседскими ребятишками к двум местным попам отцам Василиям. Люди они были не злые, но воспитанные в строгости, отчего мы быстро усвоили, что корень учения горек. Там я выучился бегло читать, в том числе и по латыни. Немного познакомили нас с арифметикой, да священной историей. За незнание урока ставили нас на колени или били палями, то бишь, линейками, по рукам. А то оставляли без обеда или драли за уши и волосы. По субботам свершалась общая расправа, независимо от отметок. Один отец Василий был пьяница, и вчастую колотил свою жену; второй сам пребывал под пятою у своей гневной супруги. В общем, толку было мало. Дядя мой понял это, и отдал под начало немцу из слободы, патеру Фуллеру. От него мне тоже перепадало, зато и знаний у него было не в пример нашим попам поболее. При чем сразу же он стал говорить со мною только по-немецки. Тут хочешь, не хочешь, научишься. Ну а способностями, так случилось, Господь меня не обделил. Вот и по-французски могу, и по-итальянски кумекаю. Так-то… А натерпелся я от наставников, Не приведи Господь…

Федор вздохнул и устремил задумчивый взор на вольно текущие дунайские воды.

— Тем более в толк не возьму, — проговорил Пфеффель. — Человек ты образованный, служить должен, карьеру делать. А вместо того бродяжничаешь.

— Да и вы зады в ратушах не обтираете, — усмехнулся Федор.

— Я что, я человек ущербный для этой жизни, — спокойно сказал Пфеффель. — Дела своего не имею. Сызмальства Божьей милостью пробавляюсь. Добро еще, что Господь дар стихосложения ниспослал. За то и подают. Ну а Клаус — он душа мятежная, маетная. Ему на одном месте не усидеть.

— Вот и я долго на одном месте не могу, — сказал Федор. — Как узнал от патера Фуллера, что мир зело велик есть, так прямо и захворал я, можно сказать. А только сейчас, когда уж третий десяток к концу пошел, сподобился пуститься в странствие. Э-эх, и хорошо же жить вольно…