Осенние дали

Далеко-далеко впереди родился багровый огонек. Он словно висел над лесом. Семафор. Не за горами и полустанок. Значит, самые опасные места остались позади, вот только еще переезд неприятен. Напряжение спало, Зонин незаметно сменил шаг на более спокойный, размеренный. Сами собой стали возвращаться прежние мысли. Так о чем он в последний раз думал? Да. О профессоре Фиолетове и о том, что на будущий год надо поступить на заочное отделение ветинститута. Вот уж как станет врачом, не придется пешком ходить на вызовы, небось будут присылать подводу, а то и автомашину. Еще лучше, если он переедет в районный город. Там кинотеатр, универмаг, в ресторан пиво завозят. Центральная улица булыжниками вымощена. Квартиру по его новой должности дадут не меньше чем из двух комнат: одну — для тещи и ребят, вторую — для него и Липки… а может, еще и кабинетик будет. Заведет себе шкаф с книгами — разными там авторитетами…

Зонин шел по шпалам, оживленно размахивая руками. И вдруг точно на дерево налетел. Прямо перед ним стояла черная фигура, густой бас спрашивал:

— Что за человек?

Все в Зонине оборвалось, но испугался он не очень сильно: не успел.

— Ветфельдшер. В Уваровку на ферму иду.

Фигура преграждала ему путь — огромная, бородатая. И лишь сейчас Зонин понял, что с ним произошло. Быть ограбленным или убитым перед самым полустанком? Закричать? Но вокруг еще лес, а поселок не так близко… Фигура сделала движение, и Зонин инстинктивно прищурился: на него навели фонарь. Сперва он разглядел руку, что держала «летучую мышь», черный полушубок, затем выше — меховую шапку с торчащими ушами. Это был обходчик.

— Закурить нету? — спросил железнодорожник.

— Не занимаюсь.

Фонарь опустился, будочник пробасил:

— По линии не ходи. Штрафуем.

Огонек его фонаря заскользил, удаляясь, некоторое время слышалось шуршание камней под калошами, надетыми на валенки. Зонин зашагал дальше. Багровый глаз семафора висел совсем рядом, и лишь тут Зонин заметил, что землю припорошил снежок. Под семафором он мглисто-розово поблескивал. Вот здорово: вышел осенью, а пришел зимой.

Лес поредел, отодвинулся, показался шлагбаум переезда, за ним зачернели избы поселка, запорошенный стог сена. Минуя низенький кирпичный вокзальчик, Зонин свернул на большак; до Уваровки осталось меньше километра. Здесь уже пахло жильем и было совсем не страшно.

Ферма «Восход» находилась на окраине деревни, дверь ее была приоткрыта, внутри слабо светилось. У среднего стойла на столбе висел фонарь, чернели три фигуры, одетые по-зимнему. Зонин увидел заведующего фермой Агеева — нестарого, но с морщинистым лицом, сторожа — однорукого инвалида в тулупе, — и молоденькую девушку с застенчивыми глазами, в аккуратных сапожках — наверно, доярку.

Казалось, никто не удивился приходу ветеринарного фельдшера, словно его ждали именно в это время. Зинка оказалась обычной мелкорослой коровой местной породы, с белой прозвездью на лбу, худой шеей. Она боком лежала на дощатом полу поверх свежей соломенной подстилки, ноги ее были вытянуты и подергивались.

— Совсем сбились с ней, — сказал Агеев, собрав у переносья морщины. — Не знаем, выживет ли.

— С вечера мается, — застенчиво проговорила доярка.

Не отвечая, Зонин снял бобриковое полупальто, повязал клеенчатый фартук и приступил к исследованию коровы. Зинка обратила к нему большие, выпуклые, прекрасные, как у всех коров, глаза, полные страдания и мольбы. Из горла ее вырвалось стонущее мычание; казалось, она просила о помощи.

— Гляди, как терпит, — проговорил сторож. — А в стаде бодливая, близко не подпустит.

Положение телка в утробе не внушало серьезных опасений: Зонин сумеет его принять. Выживет и корова. Ветфельдшер определил, что роды едва ли начнутся раньше чем через пять, а то и через шесть часов. Можно было бы не торопиться с выходом из дома и спокойно доехать до полустанка на подводе с новенькой учительницей. Но Зонин не жалел, что пришел раньше времени: на ферме вблизи коровы он чувствовал себя спокойнее.

— Лесом шел, Григорий Лексеич? — спросил его Агеев.

— По линии.

— Ничего?

Ветеринарный фельдшер беспечно и снисходительно пожал плечами.

— Совершенно спокойно.

Надо сходить в правление колхоза, позвонить Липке: небось, глупышка, беспокоится. А что? Он действительно дошел отлично. Найдись сейчас в колхозе свободная лошадь, Зонин охотно съездил бы верхом к себе в деревню, чтобы поцеловать женку.

ОПАСНЫЙ ПОДЪЕМ

I

В дверь общежития громко, настойчиво постучали. Девушки еще не успели ответить: «Войдите», как дверь распахнулась и в комнату ступил Лешка Усыскин: берет его сидел на одном ухе, яркая, очень пестрая рубаха была расстегнута на груди.

— Примете, голубицы, ястреба? — развязно спросил он.

— Как тебя не примешь, когда уже влетел, — ответила Тоня Постовалова. Она сидела на своей кровати у окна и штопала чулок, надетый на перегоревшую электрическую лампочку.

— Не мог, Леша, подождать, когда тебе ответят? — отозвалась из своего угла пухленькая девушка в белом платье, с белыми голыми руками. — Лезешь, как экскаватор. А может, я переодевалась?