Осенние дали

Жорж сунул руки в карманы, насвистывая, пошел за ней. В театральной уборной — узкой комнате, отгороженной от сцены фанерной переборкой, — шныряли драмкружковцы в бутафорских костюмах, толпились заводские парни — «симпатии» артисток. Девушки, обрадованные законной возможностью накраситься, подвели через меру глаза, напомадили губы, щеки. Из общего шума, гама выделялся капризный голос курносой волоокой клубной примадонны: «А я сказала, декламировать не буду! Не буду — и все». Жорж, отвечая на приветственные оклики знакомых, обошел гардероб, и брови его нахмурились: Клава вертелась перед зеркалом, растирая кольдкремом щеки, а около нее, расставив длинные ноги, стоял Алексей Пахтин — техник-практикант с их фанерного завода. Они обсуждали какую-то поездку на лодке в лес, к Матаниной излуке. Лицо Клавы горело, продолговатые темные глаза кокетливо улыбались, на подбородке дрожала ямочка. Жорж вспомнил, что и на прошлой неделе она весь вечер танцевала с Пахтиным. Молодой сухопарый, жилистый техник носил тогда на рукаве тужурки красную повязку: видимо, как член дружины охранял порядок в клубном зале.

Жорж сел на ободранную фисгармонию, выразительно вполголоса запел:

Знаю я — они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
Посиди разок и у меня.

Последнюю строчку романса Жорж перефразировал и засмеялся. Клава бросила на него быстрый, испытующий взгляд и повернулась спиной.

— Значит, Леша, хочешь в этот выходной? — громко, искусственно-приподнятым тоном спросила она техника.

— Чего откладывать? — обрадованно ответил Пахтин. — Компания подобралась хорошая. Возьмем пивка, закуски, «культурник» прихватит клубный баян. Спустимся вниз по Сочне, как вот лес сплавляют, знаешь? А на Матаниной излуке отдохнем, потанцуем. Половим рыбки спиннингом, ухи сварим.

Его глубоко посаженные глаза смотрели из-под мочальных бровей настойчиво и ласково, он осторожно сжал Клавину руку, словно подкрепляя этим свою просьбу. Щеки у Пахтина были впалые, руки сухие, в легких веснушках, а тело собранное, и в неторопливых движениях проглядывала та свобода и легкость, которыми отличаются спортивно развитые люди.

— Разве я тебе в чем отказывала? — как-то низко, воркующе засмеялась Клава. — Организовывай. Поедем.

— Заметано.

Жорж смотрел на завиток густых Клавиных волос над воротничком кремовой блузки, кусая губы, думал:

«Цену себе набиваешь? Пощебечи, пощебечи, мой час придет».

Дверь в уборную распахнулась, впустив грузного, небритого заведующего клубом с облезлым портфелем под мышкой и комсорга фанерного завода Петряева. За ними торопливо перебирал ногами белобрысый режиссер Сеня Чмырев. Лицо у него было как у провинциального актера, который стреляется в конце действия, носик, накалился еще сильнее.

— Что же это получается, товарищ Родимчиков, — с ожесточением ероша вихры, говорил он заведующему клубом. — Поналезут полные закулисы разного элемента и мешают искусству. Из-за этого я своих артистов не соберу нипочем. Ну вот, где ты пропадала? — набросился режиссер на болтавшую с подругой клубную примадонну. Та презрительно прищурила волоокие глаза, вскинула покатые плечи. — Я сто лет ищу ее, а она расселась как… прима-балерина из Венеции. Сейчас, Дора, твой выход, давай скорей на сцену! Там еще сын турецкого султана… — режиссер панически всплеснул руками, и зрачки его остановились, — понимаете, начинает загинать по роли базарные словечки: так, мол, какой-то Франсуа Вайон… иль Бульмон стихи писал. «Колорит, говорит, создаю». Я ему: «Ты, Федька, пьесу крепче читай, а не нахватывайся разных… бульонов».

Заведующий клубом грузно опустился на ближний стул, пригладил остатки волос на лысой голове и шумно вздохнул: с таким звуком опадает проколотый баллон.

— Правильно, Сеня. Устрой им промойку, а то завсегда натаскают на сцену сору, окурков понакидают. Один… фамилию забыл, да ты его знаешь, красный, будто гриб подосиновик, так чего учудил? Поллитру принес, не сыскал себе места под фонарем! Эх, я его и турну-ул!

— Слыхали, ребята? — обратился к молодежи и комсорг Петряев. — Кто не занят в спектакле, идите во двор. Дождик давно прошел, погода хорошая. Погуляйте.

Парни, шутливо ежась, потянулись к выходу. Клава взяла техника под руку и проводила до самой двери. Вместе со всеми нехотя подчинился и Жора Манекен. От порога он весело подмигнул Клаве и послал воздушный поцелуй.