Осенние дали

Однако на обрезе Варварой Михайловной вновь овладела робость, и она не подошла к «Победе», где среди руководителей стоял муж. «Так перепугалась? Но ведь ни он… и вообще никто ничего не знает». И тем не менее что-то мешало Варваре Михайловне чувствовать себя свободно. Она видела торжество Хвощина, и оно тяжестью легло ей на сердце. Она привыкла гордиться мужем, обрадовалась, когда, вопреки правилам, его назначили начальником стройки. От знакомых инженеров, техников она не раз слышала, что Хвощин только делает вид, будто разбирается в дорожном строительстве, на самом деле тормозит работу, вмешиваясь в распоряжения главного инженера. Вот «достать» материалы, «пробить» какой-нибудь вопрос — тут он мастер. И ей было очень обидно, что именно дистанция Хвощина вырвалась вперед, получила переходящее знамя, премию. Как Андрей мог допустить? Неужели справедливы толки, будто он книжник, никудышный организатор и зря выдвинут на руководство трассой? Ведь о том, что Хвощин «сел не в свое кресло», говорят недоброжелатели начальника доротдела. А вот он оказался лучшим организатором работ. «Ах, как все, все нехорошо!» Варваре Михайловне представлялось, что вид у Андрея теперь жалкий, подавленный, и это была вторая причина, по которой она не хотела его видеть. Ее немало удивила уверенность, с какой он разговаривал со строителями, выступал с трибуны. Опять муж предстал перед ней в новом виде, показал свою стойкость.

«Выдержал?! — удивленно и радостно одобрила она. — Никому не показал, что на сердце кошки скребут. А может, он и вообще не пал духом?»

Ей уже сделалось стыдно: бросила Андрея одного в трудном положении. В конце концов поцелуй, сорванный Молостовым с ее уст, еще ни о чем не говорит?! Это же какое-то… сумасшествие! Варвара Михайловна видела, что Андрей Ильич искал ее глазами, и уже решила встретиться с ним, пусть только проводит областное начальство и освободится. Муж ей дороже всех. Она его любит, Андрей — отец ее сына. За последний месяц она несколько раз испытывала к нему острое отчуждение, неприязнь. Затем преодолела это и вновь чувствовала себя с мужем спокойно, привычно счастливо, «как сверчок за печкой». Варваре Михайловне очень захотелось поскорей исправить свою ошибку. Зачем ждать? Ведь она знакома и с Протасовым, пусть он увидит, что жена главинжа доротдела трудится со всеми на стройке. Да получилось так, что Варвара Михайловна слишком поздно хватилась: когда она выбралась из толпы, красный огонек стоп-сигнала обкомовской «Победы» лукаво подмигнул ей с поворота дороги и пропал за леском.

Мордовочка Маря Яушева посмотрела на старшую подругу долгим, удивленным взглядом.

— Опоздали? Чего ж тянули?

Признаться в своей оплошности Варваре Михайловне почему-то не хотелось, и, сморщив хорошенький нос, она покровительственно и с доверительным видом сказала:

— Ты еще совсем девочка, Маря, и многого не понимаешь. Зачем бы я стала мешать мужу? Ему надо митинг проводить, обмен опытом передовиков. Протасов тут… А скоро он приедет на участок, и никто не помешает нашему свиданию.

Легкая морщинка прорезала чистый, немного выпуклый и загорелый лоб Мари: она, видимо, обдумывала слова фельдшерицы. Слегка покачала головой, ответила очень серьезно:

— Все-таки я бы подошла. Ведь муж.

Эту черту в характере молодежного бригадира Варвара Михайловна особенно любила. Маря была крайне правдива, непосредственна. Она никогда не поступала наперекор совести и, несмотря на застенчивость, некоторую диковатость, всегда открыто высказывала свое мнение тому, с кем не соглашалась.

— Успеем, — беспечно сказала Варвара Михайловна, чувствуя, что шею ее залила краска.

Ведь не хотела сперва подходить к Андрею? Разве так поступают с мужем? Маря права. Значит, не может забыть поцелуя в орешнике. Хорошо еще, очень хорошо, что в Зеленом зале нет Молостова. Уж лучше признаться: запуталась она, хитрит сама с собой. У Варвары Михайловны зачесались глаза: вот-вот слезы выступят. И чего это людям весело? Уйти в лес, что ли?

«Одна, — вдруг невнятно прошептала она. — Одна и…»

Докончить мысль не успела. Невдалеке от них с Марей, высоко неся круглую рыжую голову, с чуть редеющими у лба волосами, прошел Хвощин в сопровождении Горбачева и трех начальников участков своей дистанции. Руководители были навеселе. «Торжествуют», — мелькнуло у Варвары Михайловны. Острые глаза Хвощина из-под красных надбровных подушек смотрели горделиво, хмельно, на толстой груди блестела куцая орденская колодка, коротким веснушчатым пальцем он поправлял тугой белоснежный воротничок нового кителя, врезавшийся в потную, распаренную шею. Варвара Михайловна поспешно отвернулась: ей не хотелось здороваться с «кумом».

— Не любите вы начальника доротдела? — вдруг спросила Маря.

Недовольство собой, досада на то, что все так не ладится, нашли у Варвары Михайловны неожиданный выход и вылились в целой речи: