Осенние дали

Значит, все бесследно исчезло? Возможно, вот сейчас, в эту самую минуту, она… принадлежит другому? Почему же ее нет дома? Почему она не рядом с ним, как обещала? Для любви нет преград и расстояний. Варвара нашла бы возможность приехать на попутной машине, их много ходит. Неужели она и  т о м у, светлоусому, шепчет сокровенные слова нежности и так же покорно льнет к нему своим лживым телом? Это же святотатство!

Что-то по-прежнему жгло, теснило Камынину грудь, словно когтями держало сердце, мешало дышать. Он не мог больше выносить такие мучения, вскочил, спустил ноги с дивана, закурил папиросу. Выходит, все кончено? Совсем… совсем? Надо немедленно ехать на Чашинский участок, отыскать Варвару, поговорить, выяснить. Сейчас же. Застать их вместе с этим… районным соблазнителем. Он, Камынин, — мужчина и сумеет с ним объясниться. А собственно, о чем толковать? Убедить, чтобы разлюбил Варвару? Не разбивал семью? Смешно! Не лучше ли просто закатить пощечину? Надо было это сделать сегодня утром у провалившегося моста, тогда бы Варвара имела полную возможность пожалеть его, утешить. Впрочем, у нее и сейчас есть причина утешать Молостова: он получил незаслуженный выговор.

Дрожащими руками Камынин натянул брюки, сапоги, не замечая, что временами несвязно говорит сквозь зубы. В открытое окно из соседнего дома вдруг донеслись звуки гимна, передаваемого по радио: полночь. Куда он кинулся? Пока разбудит шофера, доберется до гаража, заправит машину, сколько пройдет времени? Значит, вместе он жену и Молостова не застанет. А где у него  ф а к т ы? Да, где уличающие факты? Ну ходили в лес, ну собирали грибы, ягоды, — так ведь, наверно, не одни? Вокруг полно созревающей земляники, боровиков, мало ли кто за ними охотится? И вдруг это вообще одни сплетни, а Варя просто заболела или ее что-нибудь задержало в лагере? Завтра воскресенье, и скорей всего она приедет. Известно, что ревнивцы смотрят на мир сквозь черные очки: не преувеличивает ли он ее отношения с Молостовым? Но тут он до мельчайших подробностей вспомнил странное поведение Вари в недавний приезд домой, вспомнил выражение лица техника, когда в мае на трассе он, Камынин, поцеловал жену. Какие еще нужны доказательства? Они — любовники! Проклятье! Надежд у него мало, и уж, во всяком случае, сейчас, ночью, он бессилен узнать что-нибудь определенное!

Андрей Ильич вновь медленно разделся. Опять походил по комнате, лег в кровать. Как бы заснуть? Существуют ведь снотворные лекарства? Люминал, например. Но где его взять? Почему же все-таки Варвара, которой он верил как себе, изменила ему? Неужели просто приелся? Кажется, это французы после Великой революции первые формально разрешили расторжение браков ввиду того, что привычки и вкусы у людей с годами меняются и они имеют право действовать свободно? Справедливый закон? Разумеется. Но — в исключительных случаях, а не в оправдание похотливости, разврата. Ведь они-то, Камынины, были все восемь лет довольны друг другом, счастливы! Отчего же вдруг Варвара стала другой? Варвара всегда была с ним нежна, и он очень это ценил. Но она как бы не замечала, что время идет, увеличилась семья, старше, солиднее сделались они сами, и требовала прежних знаков внимания, бесконечных поцелуев, а ему это казалось немного приторным. Они же не молодожены. Даже несколько смешно. Как-то он попытался объяснить ей те изменения, которые происходят с людьми.

— Понимаешь, родная, — говорил Андрей Ильич ласково, гладя ее руку. — Все в жизни проходит свой закономерный круг. Яблоня цветет только весной, но это не значит, что, когда появляется завязь, она становится хуже. И разве не прекрасно дерево с яблоками? И люди так. Влюбленные боятся на минутку разлучиться. Годы спустя, супругами, они уже хотят часок побыть в одиночестве. Но разве семья от этого разваливается? Просто любовь переходит в более спокойную стадию.

— Заменяется привычкой? — не сразу, тихо и насмешливо сказала она.

— «Привычка свыше нам дана: замена счастию она», — шутливо процитировал он. — Мы не властны над временем.

Она вздохнула и ничего не ответила. Милое, красивое лицо ее показалось ему бледным и грустным.

…Ох, до чего же невыносимо так лежать! Что-то ломит виски. Андрей Ильич вновь вскочил. Все движения у него были неровные, порывистые. Нет, так можно сойти с ума. Как успокоиться, прогнать тупую, ноющую боль в сердце? Поплакать бы, как в детстве, может, стало б легче.

В соседней комнате скрипнули пружины кровати: сынишка повернулся. Камынин остановился. Быстро распахнув дверь, почти выбежал в столовую. Разметавшись на подушке, тихо посапывая, спал Васятка. (Феклуша на ночь раскладушку себе ставила на кухне). Андрей Ильич бережно взял его на руки, понес к себе. Когда он клал мальчика на диван, тот зачмокал пухлыми губами, принял удобную позу. Камынин лег с ним рядом, стал целовать, шепча горячо, как в бреду:

— Дорогой мой. Хорошенький. Милый мой. Дорогой…