Она была настолько безупречно красивой, что временами ее красота вызывала в нем ненависть. Нельзя быть такой безупречной! Нельзя быть настолько неуязвимой! А именно такой она ему и казалась.
Она жила очень правильно, с ее слов. Каждое ее действие было тщательно продуманным. Необдуманность, спонтанность поступков — это не про нее.
— Поэтому я и не попадаю в скверные истории, милый, — шептала она, нависая над ним и целуя его лицо. — Все всегда надо тщательно обдумывать. Все! Всегда!
— А варианты? — возражал он слабеющим с каждой минутой голосом.
— Варианты в том числе. И их тоже надо просчитывать. И только это убережет тебя от ошибок. Только это…
Вот когда она так говорила, он верил ей. И все казалось правильным и совершенным, как ее красота.
Их отношения казались правильными, потому что они были тайными и не причиняли никому вреда.
Их стремление избавиться от неугодных людей в клинике казалось единственно верным, потому что это избавление не несло в себе физического насилия. Интриги не преступны!
Их планы на будущее казались радужными и вполне выполнимыми, ведь они все подготовят. Всех подготовят без изъяна. Пострадавшие исключаются.
Сколько лет было их отношениям? Два, три года? Он уже со счета сбился. И точно не помнит, когда стал ее любовником, перестав быть просто исполнителем.
Да, он был исполнителем ее воли. Добровольно! Она не принуждала никогда, ни к чему. Он просто принял ее условия. Она предложила шутки ради. Он принял. И за эти годы неплохо обогатился. Съехал от матери в отдельную квартиру, долг за которую погасил в прошлом месяце. Поменял машину. Перестал посещать распродажи, одеваясь в модных бутиках.
— Разве этого мало? — воскликнула она недавно, когда он из-за чего-то закапризничал. — Феликс! Ты… Ты просто неблагодарный мальчик!
Вообще-то его звали Федором, Федей. Это она звала его Феликсом, считая его имя неподходящим ему. Он не спорил. Ему нравилось.
Ему вообще многое нравилось. И он — да, да — был ей очень благодарен. Они стали неплохой командой. Они проворачивали такие дела!..
И при этом совершенно не нарушали законы. Почти не нарушали.
— Если нас возьмут за наши прекрасные задницы, Феликс, то ничего, кроме административки, предъявить не смогут. Ничего! Мы ни у кого ничего не отобрали. Все, что нам отдают, отдают добровольно.
Тут поспорить тоже не представлялось никакой возможности. Деньги, которые они зарабатывали, клиенты им тащили сами.
Кому-то нужно было сохранение тайны. И они за это платили.
Кому-то нужна была услуга по выдворению второй половины из дома. И за это тоже платили.
Кто-то жаждал мести или просто хотел кого-то довести до дурдома. И тут платился щедрый гонорар.
Она была сильным психологом. Очень! У нее виртуозно выходило загонять людей в угол, а потом помогать им оттуда выбираться — за их же деньги.
По каждому клиенту составлялся план, тщательно продуманный, проверенный, отрепетированный. Каждый план стоил своих денег. Не было какого-то прайса. Был просто уровень, ниже которого они не могли опускаться. И все.
Все шло замечательно. До поры до времени. А потом — бац! И начались сбои.
— Это ты косячишь, Феликс! Твой промах! — грозила она ему пальцем и наказывала рублем. — Так нельзя! Это опасно!
Он понимал. Старался. Но снова допускал промахи.
— Я устал, — сообщил он ей вчера. — Я хочу выйти.
— Хочешь, но не можешь. — Она провела острым ногтем по его груди, добралась им до артерии на шее, больно надавила. — Ты выйдешь, Феликс, когда я скажу.
— Но я не могу больше! Не могу им всем врать! Я уже из доктора превращаюсь в какого-то брачного афериста!
— Ты никому не давал обещания жениться. Разве нет?
Это было правдой. Это никогда не входило в их планы.
— Но она влюбилась! Она потеряла от меня голову. И собралась об этом сказать своему мужу.
— Вот дура! — выпалила она и вскочила с кровати. — Какая же дура! Теперь я понимаю ее мужа, который…
— Который спал с тобой? — закончил Федор за нее.
— Допустим, спал со мной, и что?
Она вылезла из постели, потянулась, удовлетворенная улыбка не сходила с ее лица.
— А то! — Федор откинул одеяло. Свесил ноги на пол. — Ты моими руками хочешь отомстить ему! Не можешь простить, что он не ушел из семьи?
Она промолчала, медленно прохаживаясь по просторной спальне с самым настоящим, встроенным в угол, камином, эркером и балконом. Квартира его матери была чуть больше этой спальни. А та квартира, которую он себе позволил теперь, была даже меньше в размерах.
— Мы все за всё платим, Феликс, — проговорила она, останавливаясь у окна и обнимая себя — голую — за плечи. — За ошибки, за подлость, за счастье. Он заплатит за подлость. Я заплатила в свое время за счастье, которое он мне дарил. Я поверила ему. А он…
— А он просто решил остаться в семье, чтобы его ребенок не сошел с ума. В чем преступление?
Ее кожа матово светилась в свете сумерек. Застывшая фигура с заброшенными на плечи руками напомнила ему лишенное коры погибшее дерево. Федору вдруг сделалось страшно. Путь, который они выбрали, вел в никуда. Путь, который она выбрала для него.