Осенние любовники

– Хорошо. Договорились. А теперь позвоните в банк и узнайте, не снимали ли с Ириного счета какие-нибудь деньги?

Она вышла от Монахова, чувствуя себя победительницей: за год со счета Литвиновой было снято больше двадцати миллионов.

Она ехала сейчас в то отделение коммерческого банка, где и был открыт этот счет.

Показав свое удостоверение, она прошла к заведующей и попросила ее поговорить со своими операторами, обслуживающими клиентов банка. Предъявив номер счета, она могла надеяться на то, что самозванку, пользующуюся квартирой и деньгами Литвиновой, могли запомнить в лицо.

Заведующая пригласила из зала девушку и разъяснила ей, в чем дело.

– Литвинова? Да, конечно... Я ее знаю... Она такая худенькая, высокая, с седыми волосами...

– Это сколько же ей лет-то на вид? – спросила Наталия.

– Лет сорок с небольшим...

– А как она одевается?

– Вообще-то мне не видно, но вот косметики на лице практически нет. У нее очень болезненный вид...

– Скажите, а почему вы ее запомнили? Ведь у вас немало клиентов...

– Да потому что лицо у нее запоминающееся... не знаю даже, как объяснить... У нее очень интеллигентное лицо, но когда она снимает деньги, даже крупные суммы, мне кажется, что она сейчас все потратит в аптеке... Да от нее и пахнет-то аптекой... и знаете... старостью... какими-то прокисшими духами...

– Да вам только следователем работать, – восхитилась Наталия. – Не хотите к нам?

– Не знаю... – смутилась девушка.

– А теперь самый главный вопрос: подписи-то совпадают?

– Конечно! Знаете, у нее очень простая подпись... Я даже сама могу сейчас расписаться... Три буквы: «Л», «и» и «т»... с хвостиком... Вот! – Она расписалась на листочке.

Из банка она поехала к Логинову в прокуратуру и все рассказала ему о деньгах Литвиновой. Через час они получили ответ из центральной нотариальной конторы, что завещание на имя Литвиновой, составленное и оформленное 2 ноября 1996 года, действительно существует и что составлено оно было на основании предъявленных обеими сторонами необходимых документов...

– Может, ты и права... А теперь слушай, что я тебе расскажу сейчас о Берковской... Бери ручку и записывай ее адрес...

Он выглянул в окно: джип еще стоял. Он знал: пока стоит джип, будет жив и он.

Когда он вошел на кухню, Соня, увидев его, от неожиданности вздрогнула:

– Ты? Хочешь перекусить?

– Да что вы меня все за поросенка держите-то! Не хочу я есть... Я вообще ничего не хочу... Просто мне тошно здесь...

– Понятно... Если хочешь, мы можем поиграть с тобой в карты...

– В карты? – Он смягчился. Вид этой нежной белокурой женщины почему-то подействовал на него благотворно. – Можно и в карты...

– А ты действительно не знаешь, за что тебя собираются убить? – спросила Соня, прекрасно осознавая, что рискует, разговаривая с ним вообще на эту тему.

– Нет, – рявкнул он.

Он находился здесь уже целую неделю. Жизнь остановилась вместе с сердцами его лучших друзей. Уже никогда он не сможет увидеться с ними и поговорить... Их похоронили вчера на том самом кладбище, где погиб Герман.

«Интересно, где похоронят меня?»

И вдруг он услышал какой-то царапающий звук. Он вздрогнул и оглянулся. Глаза его округлились от ужаса: за стеклянной дверью кухни он увидел огромного черного ротвейлера.

– Рони?

Собака рвалась на кухню.

– Рони, это ты?

– Нет, это не Рони, – спокойно сказала Соня, раздавая карты. – Это тот самый пес, который загрыз твоих приятелей...

Жора подскочил на месте.

– Кто вы? – вдруг закричал он. – Кто? Вы с ней заодно?

– Да... Я ее родная сестра... И теперь ты можешь кричать сколько угодно, тебя уже все равно никто не спасет... Ведь так вы, кажется, сказали своей любимой учительнице алгебры Ирине Валентиновне? Так?

Котельников побледнел.

– Чего же ты испугался? Уж не собачки ли?

– Вы ничего не знаете... Вы не можете ничего знать... Уберите собаку!