Осенние сказки

На второй день Ярр, непривычно смущаясь, принес из дома кипу бумаги и коробку с угольками. Он чувствовал себя неуверенно, точно мальчишка-подмастерье, впервые взявший кисть; такого давно уже не бывало. Сначала пальцы сами заплясали по листку, радуясь привычному делу; из быстрых штрихов возникали взмах рук, заброшенный ветром на плечо завиток волос, подол платья. Агель, подойдя как-то и взглянув через плечо, только крякнул - и отошел, не сказав ни слова. Но потом – как застопорило; неживой выходила Яса, ненастоящей, непохожей на себя. Красивая, да, может быть, даже красивее, чем в жизни. Но – неживая; Ярр – за долгие годы – научился определять, есть ли правда в его рисунках. Он огорчился едва не до слез, сжег все свои наброски, кроме одного, который выпросил на память Тис. Впервые кисть в его руках оказалась бессильна передать живое очарование.

Поздними вечерами, уже в сумерках, на заднем дворе разжигали костерок. Хозяин трактира, по счастливой случайности, оказался охочим до песен и сказок, и постояльцы, радуясь невиданно низкой плате за комнату, охотно веселили его почти до полуночи. Пел чаще Тис – у мальчишки оказался негромкий, но чистый и верный голосок, и песен он знал множество. Яса петь не умела вовсе, но мастерски рассказывала сказки. Эти минуты остались в памяти Ярра как драгоценность: блики пламени скользят по лицам сидящих кружком людей, негромкий голос смешивается с треском полешек в пламени, кухарки порой утирают глаза передниками. И уже не важно, кто с кем сидит рядом; с иными из них Ярр – княжич – днем и словом никогда бы не перемолвился, а вот поди ж ты – бок о бок слушают, закрывая глаза, и у каждого перед глазами стоит своя собственная сказка.

И сказка эта стократ драгоценнее, если Яса повернется, подбрасывая хворост в огонь, и медные ее распущенные кудри случайно коснутся его плеча.

Локти ее были шершавыми и острыми, ладони - жесткими, мозолистыми, с множеством царапин, шрамиков и трещин… Ярр, привыкший к белым, мягким холеным ручкам знатных дам, не мог даже представить, что женские руки могут быть – такими.

Вот эта – от костра… обожглась недавно, когда обед готовила, - смеясь, объяснила Яса. – А мозоли – от топора, от вожжей…

А это? – он коснулся длинного, тянущегося через запястье к локтю и скрывающегося под рукавом платья шрама – совсем свежего, недавно затянувшегося.

Это… - Яса едва слышно вздохнула, - это мы недавно в Приморье не ко двору пришлись. Камнями нас закидали… Удирать пришлось… Агель ногу вывихнул, Тису макушку рассекли, а мне – вот, по плечу попали.

Разве так бывает? – поразился Ярр.

По-разному бывает, - ответила она беззаботно. – Где-то монеты, где-то – камни. У них там недавно бунт был, оказывается, а мы не знали – сыграли свою «Сказку о принце», вот и получили…

Тебе трудно? – неловко спросил Ярр – и сам понял, каким глупым был его вопрос.

Но девушка пожала плечами:

Почему же? Нет, обычно. Это же… ну, у меня жизнь такая. Я другой не знаю и не помню. Зимой, конечно, тяжеловато… а так – ничего. И это все-таки лучше, чем в деревне… у нас – дорога, новые люди, новые места. Всю жизнь доить одних и тех же коров – я бы не смогла, наверное. – И улыбнулась: - Просто вы не привычны к такому, господин. А мне чудной кажется ваша жизнь, я бы не смогла, как вы – целый день судьбы чужие в руках держать…

Он подарил ей шелковый платок – цвета глубокой морской волны, мягкий и переливающийся в руках, почти невесомый. Яса было вспыхнула, засияла от удовольствия, осторожно касаясь шелка тонкими пальцами. Но потом посерьезнела вдруг и сказал строго:

- Спасибо, господин Ярр, но только… не нужно такого больше. Такой только благородным носить, а я… кто вы – и кто я, - и вздохнула едва слышно.

Ярр обиделся бы, если б не понимал, что она права. Гордая…

Он боялся коснуться ее руки, боялся сказать лишнее слово, чтобы не обидеть девушку. Таких, как она, княжич мог бы взять десятками – на день, на два, как игрушки, и никто бы слова ему не сказал. Он знал это, но никаких прав ему это знание не давало, потому что Яса – одна такая на всем свете. И не девчонка-простолюдинка она – благороднее, чем у иных дам, каждое ее движение, и наклон головы, и строгие взгляды. Подумать лишь, что несколько дней назад, он не знал, где живет его счастье. За одно ее слово он мог бы достать звезду с неба, как те царевичи, о которых она рассказывала…

Возвращаясь домой уже в темноте, Ярр, не зажигая свечи, бросался на кровать и блаженно закрывал глаза – перед внутренним взором вставало ее лицо. Рукава его рубашки, казалось, хранили слабый аромат ее волос и рук - запах сухой, нагретой солнцем травы на закате. Потом вскакивал и хватался за кисти.

Теперь он рисовал стремительно и ярко – словно пел, и каждый его рисунок дышал радостью. За несколько дней Ярр похудел, глаза его светились счастливым огнем, и только слепой мог бы не заметить этого…

- Зачем она тебе? – недоумевая, спросил его Бор.