Осенние вечера

* * *

После небольшого молчания со стороны всех собеседников Безруковский сказал: -- Рассказ мой кончен. Прошу не прогневаться, господа, если что пересказано или недосказано. Притом же вы знаете, что первый блин всегда комом. Погодите, со временем научусь стряпать вкуснее. -- Конец у тебя лучше начала, -- сказал Лесник, сидевший у стола, подперев рукою голову. -- Религиозный элемент для меня всякую картину облекает особенным светом. А где свет небес, там житейский мрак -- ничто. Умри твой А... жертвою отчаяния -- Боже мой! Сколько бы жизнь его потеряла цены своей! Он, может быть, возбудил бы сожаление: мы жалеем даже о животных; но нашел ли бы он это участие, которое сердце наше питает к высокой доблести покорного страдания?.. -- Но ради Бога, господа, -- прервал Таз-баши, -- говоря о таких предметах, вы заставите нас спрятать в карман наши рассказы. По мне одно --либо рассуждать, либо рассказывать. Если этот вечер должен быть посвящен рассказам, то рассуждения -- в сторону. Для них мы выберем другое время, к которому и я, может быть, поумнею. Посмотрите, как задумался Немец. Впрочем, не трудно угадать, о чем он думает. -- Любопытно видеть опыт твоей проницательности,-- сказал Немец, подняв голову. -- Ты думаешь: если не о плане своей повести, так, наверное, о каких-нибудь недомолвках в рассказе почтенного нашего хозяина. Ну что, не правда ли? -- Первое -- ложь; а во втором есть несколько правды. Я точно думал о том -- найдется ли в наше время муж, подобный А..., который десять лет не мог утешиться в потере жены? Собеседники улыбнулись. -- Но тут, дорогой мой Немец, дело не о простой потере,-- возразил Академик. -- А угрызения совести, я думаю, существуют и в наше время. -- Спорить не буду, может быть, -- отвечал Немец, приподняв слегка нижнюю губу. -- Кто же теперь станет рассказывать? -- спросил Безруковский, посмотрев на своих гостей. -- Только не я, -- сказал Таз-баши.-- Мои рассказы будут десертом после сытных ваших повестей. Впрочем, я охотно переменю эту очередь, если увижу, что после чьего-нибудь рассказа глаза начнут терять свою ясность, и тотчас же берусь или совсем помрачить их, или привести их в нормальное положение. -- Не станем спорить об очереди, -- сказал Академик.-- Кто начнет, тот и рассказывай. Вот, например, не угодно ли вам прослушать былину доброго старого времени. Собеседники охотно изъявили согласие, и Академик начал.

Дедушкин колпак.

В некотором царстве, в некотором государстве, в Сибирском королевстве жил-был когда-то один купецкий сын по имени Иван Жемчужин. Были у него батюшка и матушка, как и у других купецких сыновей, да то ли им Бог веку не дал, то ли им жизнь скучна показалась, только они один за другим померли, когда у Иваши и коренные еще не прорезались. Но как на белом свете не без добрых людей, то нашлись такие благодетели, которые круглого сироту призрели, вспоили-вскормили и грамоте выучили. И вышел мой Иваша молодец молодцом, и румяным лицом, и кудрявым словцом,

* * *

-- Но пощади, любезнейший Академик, -- прервал его Таз-баши с умоляющим жестом. -- Твоя сказка напевом своим так смахивает на Лазаря, что надобно быть слепым, чтобы найти удовольствие в этом мурлыканье. Поневоле закачается голова под такт напева, а там, пожалуй, и на стол свалится. Гости засмеялись остроте татарина. -- Нечего делать, -- отвечал Академик, тоже рассмеявшись. -- Надобно в угоду тебе перестроить гусли на новый лад. Но уж извини, если старая песня порой отзовется в рассказе. Извольте ж слушать.

* * *