Осенние

Снова выключила свет и устроилась на широком подоконнике. А кот устроился на моих коленях… Как хочется пожаловаться кому-нибудь. На что угодно. На плохую погоду. На пропавшее желание рисовать. На невозможность ткнуться в кого-нибудь, обнять этого кого-нибудь и слушать, как стучит его сердце. Нет, есть такая возможность — пожаловаться. Но что-то внутри запрещает это делать. Что-то внутри требует быть спокойной и сильной… Сильной… Передёрнула плечами, глядя в тёмное окно. Легко говорить — сильной, когда не видела, но легко представляешь изрезанные в клочья рисунки, где мы с Костей вместе. Были.

21

Женя потом сказал, что народу на выставке неожиданно много было. А потом подумал и пожал плечами: хотя, в общем-то, пришли все те, кто и должен был появиться. Странно, но, несмотря на многолюдное посещение, мне всё казалось, что в зале пустынно и сухо, и паспарту с рисунками, закреплённые всего лишь на прочных нитях, шуршат от сквозняков, заставляющих их тереться о стены. И ещё ужасно раздражал запах застоявшейся пыли, хотя мы с Женей приехали в галерею раньше всех, за полчаса до назначенных четырёх, и техслужащие поспешно домывали полы в нашем зале при нас. Но вместо запаха сырых, постепенно подсыхающих полов я постоянно чувствовала пыль.

Прошло всё очень спокойно. Сначала торжественную часть на открытии выставки провёл преподаватель университета. Женю и меня продемонстрировали всем, кто нас не знал, а потом посетители разошлись посмотреть саму экспозицию. Из посторонних гуляли по нашей выставке только те, кто был в этот момент вообще в зале и заинтересовался, что происходит в отдельном его крыле.

А так… Естественно, с Женей пришли однокурсники и ребята с предпоследнего курса худграфа. Ещё бы — такая выставка! Акварель Женьки привлекала всегда. А тут ещё в сочетании с моими карандашными — и теперь уже мелковыми работами.

Пришёл Аркадий — с матерью, при виде которой я тихонько ахнула про себя и пригорюнилась: умеют же люди одеваться так, что вроде и просто, но насколько элегантно! Мой кофейного цвета шёлковый костюмчик мгновенно померк на фоне её аристократично-серого, льняного! Правда, Елена быстро подправила моё настроение, подойдя и искренне поздравив с первой, пусть и совместной выставкой. Аркадий же просто, как будто так и надо, поцеловал мне руку — на что мой папа, стоявший чуть поодаль, еле заметно приподнял бровь, а Женя почему-то насупился.

Пришли родители Жени. Его отец, которого я побаивалась (а вдруг скажет — примазалась к работам и славе сына?), отнёсся к знакомству со мной…э… благосклонно. Зато Женькина мама восторженно ахала (предыдущие работы она видела и уже знала о несчастье с моими рисунками) и сразу загорелась желанием познакомиться с моими родителями, после чего я и представила друг другу оба наши семейства.

Пока они разговаривали, Женька тронул меня за руку и кивнул на вход в «наш» зал. Удивительно, но Михаил появился с Константином Павловичем — последний явно очень недовольный, зато сияющий и даже гордый Михаил потащил его сразу с порога к ближайшей же маленькой композиции из наших с Женей рисунков. Издалека я не очень видела выражения дедова лица, но он так неподвижно застыл перед тем, что ему показывал и о чём горячо рассказывал Михаил, что стало ясно: кажется, раздражение деда Кости должно быстро пройти. Или, наоборот — вскипеть в высшей точке раздражения?… Я так пессимистична? Или это из-за того что Костя вчера не позвонил? Или мой пессимизм — из-за этого раздражающего, въедливого запаха пыли?

Правда, Михаил не стал дожидаться, пока настроение Константина Павловича утихомирится: он буквально за руку подвёл его ко мне. Впрочем, при виде того как он тащит деда — и явно ко мне, я сама поспешила к ним навстречу. Женя (здорово ощущаемым стражем моего покоя) последовал за мной.

— Привет! — радостно сказал Михаил.

— Здравствуйте, — спокойно откликнулась я.

Дед что-то проворчал. Но смотрел на меня как-то… несколько иначе, чем недавно.

— Слушайте, а куда девались те рисунки? Алёна, я имею в виду — твои! — выказал осведомлённость Михаил. — Тут же ни одного из тех, что были раньше! Вы чего вдруг решили в самый последний момент их убрать?

Константин Павлович вдруг остро взглянул на меня. И я сообразила, что он знает! В следующие мгновения я поняла, что буквально считываю с него все эмоции и мысли. Его острый взгляд на меня: он ждёт, что я брошусь с негодованием рассказывать о Вере, попытавшейся настолько варварски сорвать нашу выставку, и этим рассказом пытаясь вызвать к себе жалость и неприязнь к Вере. Я же, уже смирившаяся и привыкшая к переменам в экспозиции, улыбнулась горячности Михаила и объяснила:

— В последнее время я пробовала рисовать акварельными мелками. Женя решил, что его акварель и мои мелки будут смотреться гораздо более интересно, чем просто акварель и карандаш. Я дилетант — Женя художник. Кто я такая, чтобы противиться решению профессионала? Поэтому рисунки сменили почти в последний момент.

— Дед, а здорово, да? — гордо сказал Михаил. — Костю везде угадать можно, правда?