Осенний август

Лида простила мать. Она по-настоящему и не начинала ее осуждать. В неприятии матери она лишь выплеснула годы сиротства и отчаянной тоски по ней, уродующие своим правдоподобием.

– Я так скучала по тебе… Хотя нет, это слово не то… Я представляла тебе себя каждый день.

– Я тоже, я тоже… Наверное, я тебя разочаровала.

– Ты всегда была во мне. Страхи твои беспочвенны, – добавила Лида. – Я росла, слушая рассказы отца о тебе.

Вера отметила, как изящно выражается дочь. И мысленно поблагодарила Матвея с Артуром. Вновь полоснула боль – сколько она хотела дать дочери сама…

7

– Мы так совпали с Матвеем, как никто. Я шутила, он смеялся. Он начинал фразу, я заканчивала. По сути, нам никто не был больше нужен, хотя я все время искала кого-то. Искала, чтобы каждый раз убедиться в том, что мне просто достаточно вернуться домой. И как хотела вернуться домой к вам… То были двадцатые годы – как говорят, худшие годы в нашей истории. А я не помню этого. Помню заполненные смыслом вечера с мужем. Как он только умудрялся оставаться чистым?! Он говорил мне так часто, что он ужасный человек, что думает черти что. Но мы все думаем черти что, а говорят о нас отнюдь не слова, а действия… Но сейчас мне больше всего хочется, чтобы ты полюбила меня. Мне больше всего всегда хотелось, чтобы меня любили. А ты… Ты заполняла мою жизнь куда больше прочих, еще до твоего рождения. Уж теперь я понимаю, что важно на самом деле. Прежде мне казалось, что человек, поболтавший со мной двадцать минут, уже мне друг…

– А ты думаешь, мне легко было понять, что у меня есть другой отец, которого я не любила и который не любил меня? Думаешь, легко это?

– Нет, не думаю. Я много, слишком много думала обо всем этом. А теперь уже будто не могу – я катастрофически устала. Я просто хочу побыть в тишине собственной головы.

Лида молчала и только смотрела на мать. Вечная сирота с живой матерью… С двумя мужчинами, поспособствовавшими ее характеру – непонятному калейдоскопу обоих. Вот она, ее Вера, смутный свет ее худших дней на подоконнике в выглядывании единственного нужного силуэта… Как дети без отцов поэтизируют их в противовес вечно уставшей в хлопотах матери, она обесценивала и Матвея, и Артура. Неведомая, прекрасная мать, о которой столько говорили оба ее воспитателя – самая умная, самая милая Вера, трепещущая душа. Лида помнила и громкое бешенство от того, что у нее отняли самое дорогое, хотя окружающие тщательно делали вид, что ничего особенного не случилось. Чутьем Вера не верила, что человек без родителей может стать счастливым.

Лида припомнила, как в день назначенной встречи села на полу возле двери, на какой-то момент перехотев совершать то, о чем мечтала всю жизнь. Волнение и страх разочарования на миг пересилили неистовую жажду обрести ту, без которой жизнь была неполной…

Вера настолько одичала в небывалой изоляции своего разума, что ей труднее, чем когда-либо, теперь было излагать свои мысли, выходящие потоком темно-смутных образов.

– Была у меня там подруга, товарищ по несчастью… Вместе до отправки туда мы здесь просидели добрый год. А потом она умерла от какой-то болезни, уже когда раскидали нас. Замучили… Почему-то большинство наших колыханий под конец жизни оказываются до нелепого бессмысленными. Как бесконечная покупка вещей, которые не пригодятся. Мы бежим из деревни в большие города, чтобы реализовать себя, а под старость возвращаемся на лоно природы, чтобы отдохнуть от блокирующей суеты и немного подумать о главном. Вокруг нас столько обманок… Порой у меня слишком много качеств, а порой мне наоборот кажется, что я сжимаюсь в точку.

Вера издерганно повела плечами. В отношении собственного внутреннего она до сих пор была горда и ревнива до изнеможения. Вера дошла до того, что интуитивно знала с детства – сказанное редко имеет значение.

Лида подняла на мать затравленный взгляд и встретилась с ее глубокими глазами, меняющими цвет от освещения. Глазами спокойными, почти не обнажающими затаившейся в них боли.

Нет, она не собиралась клясть свою участь. Странно… Эта невысокая расплывающаяся женщина мягкого и слегка потрепанного, даже тяжелого вида внушала Лиде гармонию. После лагерей… Ее мать внушала ей гармонию… Будто торжество моральной силы, невзирая на что-то уставшее и отчаянное во взгляде, побеждало и желание отомстить и отчаяние. Лиду пронзило сладкое и пугающее чувство – она захотела научиться этому.