Осенний безвременник

Нам принесли суп, жареное мясо с салатом и десерт. Пирин ел с видимым удовольствием, это раздражало, но он и меня заставил взять все три блюда и съесть их. В довершение нам принесли чудесное холодное пиво, а потом кофе. Похоже, Пирин пользовался расположением официанток. И тут за кофе я понял, что он нарочно медлит, что это тоже деталь его метода. Hepвы у этих людей натянуты до предела. Если он заставит их еще немного поволноваться, это совсем не повредит следствию…

ПОСЛЕ «АНТРАКТА»

Милиционер, стоявший на лестничной площадке у дверей квартиры, козырнул инспектору. Я тоже поднял руку в военном приветствии, так как уже чувствовал себя «должностным лицом», посвященным в тайны, которые другие не знают. Мы вошли в небольшую темную прихожую и сразу же почувствовали напряженную атмосферу в холле: там все мгновенно затихли. Мы отсутствовали гораздо больше, чем было необходимо, — это явно взвинтило наших «подопечных».

Когда мы вошли в холл, все сидели вокруг большого орехового стола. Конечно, мы прервали весьма «горячие» прения, и не успели переступить порог, как на нас, словно тигрица, набросилась Юлия:

— Я не могу больше сидеть здесь и ждать! Пустите меня к отцу! Мое место сейчас возле него!

— Но, Юлия, ты же знаешь, что он… — пытаясь быть сдержанным, проговорил Любен.

— Нет! Нет! Этого не может быть! Он не погиб во времы Сопротивления, когда был в самой критической ситуации…

— Но сейчас…

Инспектор, прервав их, подошел к Юлии.

— Прошу вас, пройдемте со мной, нам нужно выполнить одну формальность…

Он взял ее под руку и бережно повел в другую комнату. Но тут же обернулся ко мне:

— Пойдемте с нами!

Мы вошли в комнату супругов. Инспектор кивком указал мне на дверь. Я сразу сообразил, что ему нужно: не закрывать ее плотно, встать поближе и постараться услышать, о чем будут говорить оставшиеся. Я так и сделал.

— Загадочная личность — этот… — послышался голос «братишки».

Любен злобно прошипел:

— Ш-ш! Заткнись! «Загадочная»…

Чушь собачья! Банальный ловкач! Подсовывает мне задачки из учебника криминалистики… А ты, Анче[5], понимаешь, о чем я говорю, правда? Видела, как он схватил твою газету? Идиот!

Инспектор задал Юлии несколько ничего не значащих вопросов. Мне стало ясно, что это тоже уловка, часть метода. Через минуту мы вернулись в холл. Еще с порога инспектор обернулся к Слави — «братишке»:

— Вы провожали Игнатову?

— Анну? Да, я.

— До ее квартиры?

— Нет, не до квартиры, до типографии.

— Значит, вы вышли отсюда вместе, не так ли? Когда это было, в котором часу? И постарайтесь ответить как можно точнее.

— В двадцать два ноль-ноль.

— Браво! А теперь вспомните, когда вы были у типографии. Вы ведь сказали, что проводили Анну не до квартиры, а до типографии, верно?

— Да… Ну, наверно, было что-то около половины одиннадцатого или без четверти одиннадцать.

— Так. Примем за основу, что было это в двадцать два тридцать тире двадцать два сорок пять. Ладно. А сейчас, может, расскажете мне, о чем вы беседовали в течение этих тридцати — сорока пяти минут от дома до типографии?

— Ну, о чем могут беседовать молодой мужчина и женщина наедине в этот ясный, не теплый и не холодный…

— Холодный!

— Да, холодный весенний вечер…

— Откуда же мне знать? Со мной давно такого не было, я уже все забыл. Итак?…

— Очень сожалею, но я ничем не могу вам помочь.

— Вот как? Тогда, может быть, я помогу вам? Ну, например, не говорили ли вы о заграничных командировках, а? О Камеди Франсэз, Ла Скала, Фоли Бержер? О Венском лесе? Или о красивых — не теплых и не холодных — весенних вечерах, которые вы проведете на Ривьере, в Майами, на Гавайских островах? Вы, конечно, предпочитаете Ривьеру Золотым Пескам?

— Не понимаю, о чем вы…

— Понимаешь, понимаешь, милый мальчик! Все ты прекрасно понимаешь! Итак, я слушаю. И пожалуйста, без уверток. Никому они не принесут пользы, и тебе — меньше всего.

Слави, по-моему, даже успокоился, перевел дух и с какой-то смешной яростью ринулся на нас:

— Он мне навешал лапшу на уши, что уже ничего общего с ней не имеет! А она как настоящий овод — кусачая, и мне — ведь я ему все-таки брат — нужно было помочь ему. В общем, стать, так сказать, ширмой…

Анна резко вскочила с места:

— Врешь! Все ты врешь! Зачем вы слушаете его? Он же невменяемый!

— Нет, лапочка, я вполне вменяем! И ты не можешь отнять у меня права давать показания!

— Но при этом не забывай, что при даче показаний ложь или вымысел являются преступлением и караются законом!

— У меня нет никаких оснований лгать! И к тому же не такой я идиот…

— Мы слушаем вас, молодой человек!

— С удовольствием продолжаю. Итак, вечер был, как мы уже выяснили, чудесный. Мы приближались к парку Свободы. В небе светили миллионы низких весенних звезд…

— В весеннем небе не могут быть зимние или осенние звезды! — прервала его Анна. — Ты, видно, в школе был не мастак писать сочинения, а еще собираешься чем-то удивить людей!..

— Я удивляю их одной лишь искренностью.

— Это не так сложно для такого кретина, как ты!

— Во, язык журналистки! И все-таки я хотел бы продолжить, товарищ инспектор, можно? Только пусть меня не сбивают!