Осенний лис

— Ну, так меня Жуга зовут, а не Жузга... Чего кричал-то?

— А, ну извиняй, если обидел ненароком... Ты ведь вроде как травник, а?

— Ну, положим, да.

— Дело у меня к тебе. Ведь раз ты, парень, травник, то и в заговорах там разных тоже смыслить должон. Ты ведь не при деньгах сейчас?

— С чего ты взял?

— Слухами земля полнится... Помоги, а? А я уж тоже в долгу не останусь.

Жуга некоторое время не отвечал, разглядывая незнакомца. Это был среднего роста, не старый еще крестьянин, с рыхлым, землистого цвета лицом, одетый в добротный, хоть и не новый полушубок, шапку и сапоги. Не бедняк, но и не то чтоб очень уж зажиточный, так — серединка на половинку.

— А что стряслось? — спросил Жуга.

Мужик в полушубке замялся. Поскреб в затылке.

— Да как тебе сказать... В двух словах и не обскажешь. Вот что: живу я тут, рядом, пошли ко мне? Посидим, поговорим, а то чего на морозе-то стоять...

— Как тебя звать?

— Меня-то? Вацлав.

Жуга вздохнул и задумался. Спешить сегодня и впрямь было некуда.

— Ну что ж... пошли.

Изба у Вацлава оказалась — всем избам изба: пятистенная, с резными окошками и большим крытым подворьем. Отряхнувши на крыльце снег с башмаков, Жуга оставил в сенях свой полушубок и шапку и вслед за хозяином прошел в чистую опрятную горницу. Как и следовало ожидать, жил Вацлав не один — у печки суетилась жена, поглядывали сверху трое ребятишек — две девочки-двойнятки лет семи, да мальчонка чуть помладше. При появлении незнакомца вся эта троица поспешно спряталась за занавеской.

— Проходи, друг Жуга, садись, — Вацлав кивнул на скамью и сам уселся рядом. Глянул на жену, молчавшую настороженно, нахмурился, прикрикнул сердито: не стой, мол, ступой, неси все, что есть на стол. Та засуетилась, застучала посудой. На столе появились щи в горшке, каравай хлеба, разные закуски, пироги, яйца, сыр, молоко и большой жбан с пивом. Вацлав крякнул довольно, подсел к столу поближе:

— Ну, закусим, чем бог послал!

Осмелев, вылезли наружу и ребятишки, и, получивши по куску пирога, остались сидеть.

Раскупорили жбан. Пиво оказалось густое и крепкое. Съели по чашке щей, еще по одной. Наконец, когда на столе появился самовар, Жуга решил, что пора переходить к делу.

— Ну, хозяева, спасибо за угощенье, пора и дело знать. Говори, Вацлав, зачем звал.

— Значится, так, — налив себе чаю, начал тот. — Уж полгода, наверное, будет с тех пор, как у нас неладное творится. Я уж кого только ни просил помочь, и батюшку, и бабку Нису, да все без толку. Всяк толь...

В углу кто-то кашлянул. Вацлав вдруг поперхнулся, выронил блюдце, и остолбенело уставился на гостя. Чай лужицей разлился по скатерти. Жена его тихо ахнула и прикрыла рот ладошкой. Жуга бросил быстрый взгляд на хозяина, на хозяйку, на стол перед собою, и вздрогнул: кусок пресного пирога, взятый им с общей тарелки, сам собой упал на скатерть и теперь ползком, словно улитка, медленно пробирался меж чашек обратно. Послышалось хихиканье.

Ни секунды не медля, Жуга вскочил, опрокинув лавку, рука сама нащупала за поясом шершавую ореховую рукоять, и через миг его нож пригвоздил самоходный пирог к доскам столешницы.

«Ай-мэ!» — тихо вскрикнули где-то под потолком. Стоявший возле печки березовый веник вдруг шаркнул по полу и безо всякой на то причины взвился в воздух, нацелясь прутьями в лицо. Жуга сбил его, почти не глядя, ударом кулака, вскинул руки и выкрикнул коротко:

— Кумаш!

Упала, звеня, печная заслонка, и все стихло.

Жуга постоял с минуту, настороженно прислушиваясь, шумно вздохнул, поднял и поставил на место лавку, уселся и налил себе чаю. Выдернул нож, тронул пальцем дырку на скатерти, покачал головой и, откусив кусок пирога, принялся его жевать, как ни в чем не бывало. Вацлав со страхом смотрел на него, словно Жуга уплетал не пирог, а живого ежа.

— Славные у тебя пироги, хозяйка, — хмуро сказал Жуга, прожевавшись. Повернулся к Вацлаву. — Ну, а теперь выкладывай начистоту, что и как.

— А... ЭТО не вернется?

— Пока я здесь — не вернется.

Хозяин собрался с духом и торопливо, сбивчиво начал.

Он не помнил точно, когда все это началось. Вроде бы летом, а может быть, уже и осенью. В тот год стояли табором цыгане у села. Вели себя вроде бы чинно, коней не крали, а если и крали, то, верно, где-то в окрестных деревнях. Жили они у себя там, а в село наведывались все больше за пивом. Андрлик, тесть его, который пиво варит, здорово тогда поднажился. Опять же и ребятишки ихние в село тоже часто хаживали, пели, плясали, попрошайничали. Таскали, понятное дело, что плохо лежит. А как уехали, тут, значит, и началось это вот... вот это самое...

За столом воцарилась тишина.

— Ну, — хмуро спросил Жуга. — Что же ты умолк?

— Дык ведь все, вроде... — пролепетал тот, потупившись.

Жуга поднял взгляд, посмотрел Вацлаву в глаза.

— Все, говоришь? Ну, что ж, раз так... Спасибо за хлеб, за соль. — Он встал. — Пойду я, пожалуй.

Вацлав растерянно захлопал глазами.

— Эй, погоди! Это как же... как же это...

Жуга обернулся. Лицо его скривилось.