Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

— Пропадёт же всё, если не съесть! Употребить по назначению, то есть скушать — это естественная убыль продуктов, а вот проквасить качественную пищу и выбросить на помойку — это противоестественно и даже грешно, с моей точки зрения. Так что не будем грешить! — подвёл итог своей лекции Мотовило, достав из шкафчика над холодильником бутылку армянского коньяка и поставив на стол, — вот с этим делом продуктов много не покажется.

— И всё же мне кажется, что всё это за неделю съесть невозможно, — с сомнением в голосе сказал Сидоров. — даже вдвоём.

— А мы сильно постараемся, и всё у нас получится.

— А кем твоя жена работает? — спросил Сидоров, протискиваясь по узкому промежутку между столом и стенкой к стоящей в уголке табуретке.

Мотовило, тем временем, с сосредоточенным лицом выкладывал продукты на стол.

— А никем не работает, — отозвался он, закрыв, наконец, холодильник, и стал, кряхтя, моститься за столом, одновременно свинчивая крышку с бутылки, — домохозяйка. Она ведь на «Искре» работала до того, как все эти катаклизмы произошли. Секретаршей. Без образования, без всего. Из деревни моя Надежда приехала. Какой-то дальний родственник здесь у неё на «Искре» работал, вот и помог устроиться. По блату, так сказать. Надя потом документы в технологический подала, хотела институт закончить и инженером стать. А тут, блин, конверсия! Когда завод прикрыли и Наденька моя работы лишилась, тут и не до института стало. Или в деревню к родителям, или в городе на панель… Ну, будем!

Мотовило поднял рюмку, по ёмкости соответствующую гранёному стакану, наполненную до края. Сидоров посмотрел на свою рюмку с опаской, но жеманничать не стал. Они чокнулись и выпили. Майор громко крякнул от удовольствия.

— Закусывай, закусывай, Лёха. Не стесняйся, — потчевал он гостя, — котлеты бери, колбаску. Коньяк надо калорийной пищей заедать. Французы эти и прочие иностранцы ни хрена не понимают, лимончики там, шоколадик, писи-кола. Чушь. Котлета — это да! С котлетами коньяка много выпить можно. А французы от жадности своей придумали коньяк лимоном закусывать. О, блин! — спохватился вдруг Мотовило.

— Что такое?

— Соленья забыл! — Он встал и вытащил с антресолей трёхлитровую банку солёных помидоров.

— Может, не надо? — нерешительно предложил Сидоров.

На самом деле, солёных помидоров ему очень хотелось, даже больше, чем котлет. Он не ел домашних солений, почитай, лет десять. Когда мама была жива. Катерину домовитой хозяйкой назвать трудно, она в другом деле виртуозка. Да и предыдущие его жёны болезненной страстью к заготовкам не страдали, а если учесть то небольшое время, в течение которого он неоднократно пытался основать семью, первичную ячейку общества…

— Надо, Лёха, надо, — Мотовило оторвал руками крышку от закатанной банки (Сидоров только головой покачал, изумлённый силой его пальцев) и поставил банку на стол. — Ну, что? Под помидорчики? Деревенские. Из Холмов.

Они снова выпили. Бутылка оказалась выпитой на две трети. Мотовило достал из шкафчика ещё одну, а Сидоров решил, что пора переходить на половинную дозу, и, по возможности, снизить частоту возлияний.

— А дальше что было? — спросил он.

— Ты имеешь в виду, что стало с Наденькой? Не пошла ли она на панель? Не пошла. И в деревню к родителям не вернулась. В те времена в деревне жизнь мало на мёд походила. Оно и теперь-то… Устроилась в продуктовый ларёк. Ну, тут как водится рэкетиры, шалупонь эта мелкотравчатая. Наезды, угрозы, отъём выручки. Она, не будь дура — в милицию. Тут мы с ней и познакомились. Я её сразу полюбил. А она… — Гоша вздохнул и признался, — и теперь не знаю, любит ли? Привыкла, наверное… Вот, детей у нас нет. Жалко…

Мотовило снова налил, но по половинке. Без Сидоровского предупреждения.

— Но ты ведь ко мне пришёл не для того, чтобы историю моей супруги выслушать. Я же понимаю. Ты из-за своей Катерины ко мне пришёл.

— Расскажи мне всё, что знаешь об этом, — попросил Сидоров.

— Давай выпьем за упокой души твоей законной жены Екатерины Андреевны. Царство ей небесное.

Они выпили, не чокаясь. Мотовило проглотил помидорину и полез в карман за сигаретами. Сидоров тоже достал свою «Приму». Мотовило взглянул на красную пачку овальных сигарет, сгрёб её со стола и бросил в мусорное ведро, стоящее под раковиной. Попал.

— Говно теперь «Прима». Она и при коммунистах говном была, а теперь так вообще. На, кури. «Пётр первый». Дёшево и сердито. «Мальборо» и «Кент» мне не по карману, денег только на жратву, коньяк, и великого императора хватает.

— Спасибо. Давай о деле.

— Выпьем?

— Позже.

— О деле… — задумался Мотовило, — а дела никакого нет. Сразу-то возбудили, но тут же закрыли. Очень быстро закрыли. И в архив. Несчастный случай в быту. Неосторожное обращение с огнём. Я лично на пожарище выезжал. Судебно-медицинская экспертиза. Никакого криминала. Вот так.

— Не вешай мне лапшу на уши, Гоша, — сказал Сидоров, — Я Альфреда встретил. Он мне рассказал всё.

— Молотилова Альфреда Аркадьевича?