Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

— Убивали какие-то отморозки. Сначала насиловали, четверо их было. Чеченцы, наверное. Чёрные, весёлые. Здоровые, кабаны. Сволочи! Натешились, потом ножом горло Катеньке перерезали.

— А ты где был, когда над Катей измывались? — зло спросил Сидоров, скрипнув зубами.

Он сжимал пальцы в кулак и с трудом разжимал их, он готов был ударить Альфреда в залитое слезами лицо. Чтобы в кровь! Чтобы белые и ровные зубы Альфреда повылетали к чёртовой матери! Но бить не стал, сдержал себя. За что его бить? Что бы мог сделать этот хлюпик против четверых накаченных бычков? Ровным счётом ничего…

— Меня верёвкой к потолочной балке подвесили, а рот скотчем залепили, чтобы на помощь не звал. Катеньке тоже… рот… скотчем…

— И как же ты в живых остался? — подозрительно спросил Сидоров.

— Чудом. Отморозки эти дом бензином облили и подожгли. Следы преступления устраняли, а меня заживо сжечь хотели. Когда дом запылал, огонь по потолку пошёл, верёвка тлеть начала, порвал я её. Хотел Катеньку… мёртвую из пожарища вынести, да не смог — крыша начала рушиться. Я через окно выскочил. Только отбежал на десяток метров, крыша рухнула. Сгорело всё. И Катенька сгорела… — Альфред обхватил голову руками и заскулил, как побитая собака, запричитал невнятно.

Сидоров достал из кармана пачку «Примы», закурил. Рука, держащая зажжённую спичку, дрожала.

— Где всё это произошло? — спросил хрипло.

— В Шугаевке, на Катиной старой даче, — сквозь слёзы ответил тот.

«На моей даче, — мысленно поправил Сидоров Альфреда, — стало быть, нет у меня больше дачи… Чего я говорю? Какая, на хрен, дача!..»

— Я их всех, до единого, запомнил, — говорил, глотая слёзы, Альфред, — всех до единого. Помню каждую бандитскую рожу.

— Зачем? Отомстить хочешь?

Альфред не ответил.

— Ладно, проехали. Дальше что было?

— Дайте мне сигарету, пожалуйста, Алексей Алексеевич, — попросил Альфред.

Сидоров вытащил из пачки гнутую сигарету, дал прикурить.

— Не Мальборо, — предупредил он, — глубоко не затягивайся.

— А! — Альфред махнул рукой, — Я ведь до Катеньки небогато жил. Всякую гадость курил — и «Приму», и папиросы… — Альфред глубоко затянулся… и тут же закашлялся, с непривычки к некачественному крепкому табаку.

Сидоров усмехнулся. После первой неудачной затяжки Альфред стал курить осторожно, вдыхая едкий дым маленькими порциями и сплёвывая табачные крошки, прилипшие к языку и губам.

— На дворе уже ночь была, — продолжил он рассказ, — я услышал, что к горящему дому люди бегут. Собаки лаяли…. Я испугался, подумал: решат, что это я пожар устроил. Ушёл в лес, там утра и дождался. А потом в город пошёл… Не знал, что делать, бродил по улицам, плакал… Меня в милицию забрали. Я им стал обо всём рассказывать, но мне не поверили. Посмеялись и выгнали. Решили, что я бомж, паспорт-то у меня чеченцы забрали…

Я тогда ещё побродил немного и сам в милицию пришёл, только в другое отделение — в наше, по месту прописки. Заявление у меня принимать не хотели. Потом к какому-то оперуполномоченному отвели. Я ему всё с самого начала рассказал. А меня в камеру… Четыре дня держали. А утром, в понедельник… какое же это число было? Двадцать четвёртое, кажется? Да, двадцать четвёртое октября. Выгнали меня из милиции. И по шее надавали… И пригрозили, что если ещё раз на глаза им покажусь, сильно пожалею… Ну, как же? Они же все, менты, купленные этими сволочами…

— Не все, — подумав о чём-то своём, тихо сказал Сидоров.

— Что?

— Ничего. Дальше рассказывай.

— Дальше… Думал, друзья помогут. Пошёл. Зря пошёл. Ко многим охранники даже на порог не пустили. Одного, на которого больше, чем на других рассчитывал, возле офиса подкараулил, но он со мной разговаривать не стал. В «Мерседес» юркнул и укатил. Наверное, эти сволочи всех, кто по бизнесу с Катенькой был завязан, и приятелей наших запугали.

— Чеченцы?

— Да, нет. Чеченцы — они обычные, рядовые бандиты… — Альфред поднял голову, и, зачем-то понизив голос, словно опасался, что их подслушают, сообщил Сидорову: — Я знаю, кто за всем этим стоит. Банк «Парус», точнее, один из его учредителей — некто Пархоменков Максим Игоревич.

— Банкир?

— Бандит он, а не банкир! Награбил денег, банк учредил. Его компаньон, Усков Андрон Ильич, тот финансист. Раньше в Сбербанке работал. А Пархоменков, он же Пархом — самый что ни есть, бандит.

— Пархоменков? Не помню такого. Из молодых, что ли?

— Лет тридцать ему, может, чуть больше. Но появился недавно, года два назад о нём говорить стали. И сразу — как о банкире, но он не банкир. Он бандит, даже разговаривает на жаргоне. Стрелка, братва, бабло, тёлка, короче, чисто конкретно…

— Так сейчас все говорят, — заметил Сидоров, — Особенно молодёжь.

— Нет, — покачал головой Альфред, — Пархом бандит. У него глаза, как у мёртвого: взгляд холодный и неподвижный. И вообще, лицо такое… такое… И улыбочка…

— Ну и как это угораздило Катерину с бандитом связаться? — с досадой в голосе сказал Сидоров. — Я помню Катерину, она баба рисковая была. Но чтобы с бандитами дела иметь, на это она никогда не шла. Дань платить платила, но и только.