Осенний мотив в стиле ретро

Не Господь ли завьюжил пыль
трубным гласом над звездной прорубью?
Голос был,
Голос в бубен бил,
Голос счастья сулил с три короба.
Голос ал, словно росплеск зорь
яснорусская россыпь звонницы…
Но вздымается зверь-позор,
всем коего долы полнятся.
Штыкозубый площадный зверь
искромсает рассвет наш подлостью,
и тугая волна потерь
пеной страха сотрет тень Голоса.
Володя меняется, надсадно хрипит, почти ощутимо юродствует:
Не вели, государь, казнить.
Горечь пьем из колодца дней.
Червь сомнения точит дни,
извиваясь на грязном дне.
Петрушкой, перегрызшим
кукловодовы ниточки
и впавшим в мечту, как в грех,
заречемся ль в приказе пыточном
супротивничать силе впредь?
Трачен временем тронный бархат
наших бунтов
ими щенков пугать.
В непредвиденном тлеет завтра,
перекроенное наугад.
Снова меняется Володя, иная окраска…
Жадно пью я очами рысьими
край, глотнувший медуху-вольницу,
окропив Русь кровавыми брызгами,
солнце воли к закату клонится.
Захлебнемся ль в раскольничий век
словопенными млечными реками?
Дополна на Руси звонарей,
да ударить в набат некому,
Хрип…
да ударить в набат — дрожь берет,
бледнеет по-кабацки опухшее лицо,
в курятнике порывов соловецкий хорек
пальцы наполняет расплавленным свинцом.
И снова спад…
Оттого ль и нейдет в западню нашу
счастья лось,
звероликий и нежноглазый?
Все простое из нас повыветрилось,
лишь горечь чернокнижья осталась.
Проступает на иконе предчувствия слеза,
как четвертое измерение
возрожденной Троицы.
Пламя красок устало доски лизать.
Сквозь пожар очищения нам откроется
красноблико мерцающий будущего скол
эхо Голоса над столетием дальним
исцеляет пылающим рублевским мазком
поэзии российской исповедальню.
И тяжело, почти рассудочной прозой…
Громоздкие валуны многослойных слов
ворочаются, как обиженные
дохристианские идолы,
словно чувствуют — вблизи неприступно зло,
а издали — подсудно ли?
Да и поздно издали
протягивать руки в прошлого сколы,
непоправимо заоваленные.
Немой от рождения сувенирный
Царь-колокол жив.
Переплавлены вечезвонцы опальные.
И лишь эхо тенями Голосов усопших
осеняет переплески российского дождя,
внезапной нотой, чистой и высокой,
в Заонежье отражаясь и в шепот нисходя.

Щелкаю тумблером.

Тишина.

Очень талантлив Володя, и все на вторых ролях в своем театре. Объективно нет их, вторых ролей, но на самом деле — еще как! Чем ему помочь? А Верочка все хлопочет о неустроенной его личной жизни…

Володя сыграл бы Бориса Струйского, великолепно сыграл бы одним голосом, напиши я такую пьесу. Но в роль эту Володю не пустят — внешнее несходство, то да се…

Да уж, внешне они далеки, между прочим, и голоса наверняка разные. Но ведь есть еще что-то…