Осенний призрак

— Первое время я была вне себя. Но потом, с годами озлобленность и скорбь ушли. Ведь девятнадцать лет рядом с Андреасом были фантастическим подарком судьбы, глупо скорбеть о том, что жизнь пошла так, а не иначе.

Малин чувствует, как у нее в груди сжимается сердце, словно огромный кулак, а на глаза сами собой наворачиваются слезы.

Стина Экстрём смотрит на нее.

— С вами все в порядке?

Малин прокашливается:

— Да, просто аллергическая реакция.

— У меня еще двое детей, — продолжает Стина, и Малин улыбается, утирая слезы.

— Вы не держите зла на того, кто сидел за рулем?

— Это был несчастный случай.

Малин замолкает, словно собираясь с силами, а потом наклоняется вперед.

— У нас есть информация, что в ту ночь машину вел Йерри Петерссон и он был пьян.

Стина ничего не отвечает, выражение ее лица не меняется.

— Он уговорил Юнаса Карлссона…

— Я все понимаю, — прерывает ее Экстрём. — Я не настолько глупа. Вы думаете, что, когда я узнала об этом, решила убить…

— Ничего подобного мы не думаем.

— Но ведь вы зачем-то пришли ко мне?

Малин смотрит в глаза собеседницы.

— Я многое потеряла в ту ночь, — продолжает Стина. — Через несколько лет после аварии мы с мужем развелись. Мы не могли говорить об Андреасе и молчать — единственное, что нам оставалось. Независимо от того, кто сидел тогда за рулем, во мне больше не осталось ни ненависти, ни злобы. А скорбь стала для меня привычным состоянием.

— Кого еще затронуло это горе?

— Горевали все. Но это было так давно…

— А отец Андреаса?

— Он может ответить за себя сам.

Отец Андреаса Экстрёма живет в Мальмслетте. Харри сейчас у него.

— Семья Фогельшё как-нибудь выразила свое сочувствие?

— Нет. Они как будто не заметили того, что произошло, такое у меня было ощущение. И то, что несчастье случилось на их земле и после праздника, устроенного их сыном, не имело как будто никакого значения.

Малин закрывает глаза. Она чувствует, что тело ее раздуто, а к горлу подступает тошнота.

— Могу я спросить, где вы работаете? Или вы на пенсии?

— До пенсии мне еще четыре года. Я работаю на полставки с умственно отсталыми людьми в Доме инвалидов. А почему это вас так интересует?

— Просто спросила, — отвечает Малин, поднимаясь и протягивая Стине руку через стол. — Спасибо за то, что уделили мне время. И за кофе.

— Возьмите булочку.

Малин берет булочку с блюдца и тут же принимается жевать.

Корица. Кардамон.

— И вы не хотите спросить меня, что я делала в ночь с четверга на пятницу на прошлой неделе?

Малин глотает, улыбаясь.

— Ну и что же вы делали?

— Я была дома. Сидела в чате до полуночи. Вы можете проверить.

— Думаю, в этом нет необходимости, — отвечает Малин.

Экстрём поднимается и выходит из комнаты. Спустя несколько минут она возвращается с пакетиком жевательных резинок в руке.

— Возьмите пару штук. Вам ведь еще работать.

Малин паркуется возле школы «Фолькунгаскулан», выключает двигатель и слушает, как дождь стучит по крыше, словно пытаясь пробить ее насквозь. Она кладет руки на руль и тяжело дышит и представляет себе, что сидит сейчас рядом с Туве, готовая обнять ее, крепко-крепко.

Малин смотрит в сторону школы. Широкая лестница похожего на замок здания ведет к входной двери, которая раза в три выше любого из учеников. Огромные дубы вокруг выглядят печальными в лучах закатного солнца, как будто жизнь их закончится в тот день, когда слетит последний лист.

Там, за этими стенами, Туве. Малин не знает ее расписания. Что у нее сейчас — математика, шведский? Нужно просто спросить на вахте, а потом войти в класс, увести Туве куда-нибудь в буфет и обнять. Но ведь я, наверное, воняю перегаром. Или все-таки жевательная резинка помогла?

Надеюсь, Туве выйдет во двор на перемене. Тогда я смогу увидеть ее, подбежать к ней, попросить у нее прощения или просто посмотреть на нее из машины. А может, она сама подойдет ко мне? Или вообще не выйдет в такой дождь…

Все-таки я должна войти.

Малин открывает дверцу автомобиля и ставит одну ногу на землю. Несколько учеников вышли во двор. Их фигуры мелькают между деревьями, терзаемыми ветром и такими же старыми, как и сама школа.

И Форс ставит ногу обратно и закрывает дверцу. Она пытается унять дрожь в руках, которыми держит руль, но ничего не получается. Она тяжело дышит: организм требует очередной порции алкоголя. Но Малин собирает в кулак всю свою волю, сопротивляясь непроизвольному желанию.

Ну вот. Руки больше не дрожат.

Малин берет телефон, набирает номер Туве и слышит автоответчик.

Она оставляет голосовое сообщение:

«Туве, это мама. Я только хотела сказать тебе, что вернулась. Вечером мы можем поужинать вместе. Позвони мне, пожалуйста».

Она поворачивает ключ зажигания, и шум мотора заглушает дождь.

Малин закрывает глаза. Ей видятся огромные каменные башни какого-то замка, окутанные туманом. Не Скугсо, какого-то другого замка, не имеющего названия.

Она смотрит в ров. Тот наполнен белыми раздувшимися человеческими телами, между ними мелькают маленькие серебристые рыбки.

Рыбки задыхаются без воды, в их глазах застыло выражение страха.

42