Осенний трон

– Вряд ли он станет держать Иду при себе, даже после обряда очищения. Своих женщин он меняет почти так же часто, как слуги меняют простыни на его постели. Отдаст ее замуж за кого-нибудь из числа придворных, а тем временем на глаза королю попадется новая протеже. – Она обратилась к племянницам, которые и без того ловили каждое ее слово: – Со стороны может показаться, что быть любовницей великого правителя – завидная доля. Да, она в центре всеобщего внимания, у нее множество шелков и драгоценностей, за столом ей подносят лучшие угощения. Но ее положение опасно, потому что она целиком и полностью зависит от прихоти короля, а он в любой момент может выкинуть ее, как ненужную вещь.

– Разве это не одно и то же, что быть королевой? – спросила Белла.

Неожиданный вопрос заставил королеву внимательнее приглядеться к старшей племяннице. В бирюзовых глазах светилась жажда знания и почти взрослое понимание. Алиенора сообразила, что употребила слово «опасно», а девочка, которую балуют, лелеют и всячески оберегают любящие родители, наверняка хотела бы выйти за рамки размеренной жизни, прикоснуться к чему-нибудь по-настоящему волнительному, даже если придется нарушить какие-то правила.

– Все это – богатство, внимание, власть – я имела не от мужа. Они были у меня еще до брака с ним. А он забрал их у меня. Вот так устроен мир. Поэтому надо быть настороже.

Щеки Беллы порозовели.

– Мой дядя пожертвовал монастырю Годстоу крупную сумму в память о Розамунде де Клиффорд. Для нее воздвигли прекрасную усыпальницу, а король превратил ее в настоящий храм.

– Белла, хватит! – прошипела графиня.

Алиенора взмахом руки остановила обеспокоенную подругу:

– Нет, лучше задавать вопросы прямо, а не прятать их по темным углам. – И она опять повернулась к Белле. – Розамунда много лет была любовницей твоего дяди. Он вовсе не имел намерения жениться на ней. После смерти бедняжки Генрих оказывает ей такие почести, каких никогда не оказывал при жизни. Но что она выгадала, получив королевскую усыпальницу? Все равно она труп, гниющий под могильной плитой. – Тут Алиенора презрительно фыркнула. – Король умеет возводить храмы для мертвых. Один для Томаса, другой для любовницы – и один для меня, здесь, в Саруме, хотя я пока еще жива… Не все покойники Генриха готовы лежать тихо.

Когда девочки пошли спать, Изабелла и Алиенора сели перед жаровней с догорающими углями и стали играть в мельницу, попивая вино. В былые времена они любили коротать таким образом вечера в королевском дворце.

– Надеюсь, Белла вас не расстроила, – первым делом извинилась Изабелла. – У нее такой возраст, когда она уже не девочка, но еще не женщина. То она играет, как дитя, а то требует относиться к ней как к взрослому человеку. Нелегко с ней.

Алиенора только отмахнулась:

– Я давно уже не обижаюсь на такие вещи. И я хорошо помню себя пятнадцатилетней – до чего же скучно мне было в обществе взрослых женщин. Хотя тогда меня уже повенчали с Людовиком.

– Мы начали присматривать ей супруга, – призналась Изабелла, – но дело это небыстрое, и мы хотим, чтобы она была хорошо устроена.

– Будь я свободна, Белла могла бы стать одной из моих фрейлин. Тогда у нее было бы больше возможностей. Но сюда я ее не зову, тут она вряд ли встретит достойного молодого человека, скорее зачахнет от скуки. – Алиенора нагнулась к графине, чтобы донести до нее свою мысль. – Вы с Амленом обязательно должны находить ей занятия, помимо шитья и заботы о младших детях. Пусть она станет хозяйкой замка – отдайте ей одно из ваших поместий, пусть она сама управляет им. Это будет интересное дело для нее и подготовит к взрослой жизни.

Изабелла с озабоченным видом поджала губы:

– Думаю, вы правы. Надо подумать об этом.

Дамы возобновили игру, но вскоре ее прервало появление Роберта Модита. На лице его застыло скорбное выражение.

– Госпожа, из Франции пришли печальные вести. Я сожалею, что приходится сообщать их вам. Короля Людовика разбил паралич.

Алиенора безмолвно смотрела на придворного, а Изабелла ахнула.

– Неизвестно, будет ли он жить, – продолжал Модит. – Он пришел в сознание, за ним ухаживают лекари, но говорить он не может. Это все, что рассказал гонец.

Алиенора слышала его слова, но они не проникали в сознание. Перед внутренним ее взором возник семнадцатилетний Людовик – высокий, узкобедрый, изящный, со светлыми кудрями до плеч и сапфировой диадемой на голове, перекликающейся с густой синевой его глаз. В юности он был красавцем, и тем долгим, жарким летом она любила его. Все плохое случилось позже.

– Да ниспошлет ему Господь исцеление, – произнесла она. – И благодарю тебя за вести. – Заученные фразы сами срывались с ее губ. – Я буду молиться о нем.

Модит поклонился и вышел из комнаты.

– Моя дорогая госпожа, что я могу сделать для вас? – Изабелла протянула к королеве руку.

– Я опечалена, но не убита горем, – отрезала Алиенора. – Завтра я велю отслужить молебен о его скорейшем выздоровлении.