Осенними тропами судьбы

Она долго всматривалась в личико ребёнка, осторожно касаясь пальцами его растрёпанных волос и горящих лихорадочным румянцем щёк. Особенно её насторожила царапина. Ждана, замерев, мучительно считала вдохи и жила от одного удара сердца до другого… Надежда, что всё можно исправить и прогнать нависшее над сыном чёрное крыло Маруши, теплилась в ней крошечным свечным пламенем.

— Плохо дело, — неутешительно заключила Млада. — Глотошная, говоришь? Хворь-то можно было бы вылечить, а вот это… Похоже, кто-то одно зло заменил другим, худшим.

— Это Северга его оцарапала, — тихо проронил Мал. — Мы остановились в деревне у знахарки, которая согласилась его лечить, но Северга её конём затоптала. Пообещала матушке, что вместо Малины вылечит Яра, а сама вот что сделала… Сказала, что хворь была смертельная, и иначе Яра не спасти. И теперь, если его ранить, он превратится в оборотня.

— Что за Северга такая? — нахмурилась Млада. — Чего ей от вас было нужно?

Пришлось Ждане поведать историю с корзиной яиц, только при этом она называла Добродана Вуком и избегала при мальчиках упоминать о том, что он приходился ей первым мужем, а им — отцом. Лицо Радятко во время этого рассказа застыло мраморной маской, замкнутой и непроницаемой. По коже Жданы пробежал жутковатый морозец: ей на миг показалось, что в юном, светлом лице сына, как в водном зеркале, отразился смуглый бритый образ Вука с жёлтым лютым огнём в глазах. Впрочем, стоило ей перевести взгляд на женщину-кошку, а потом обратно на Радятко — и наваждение исчезло, но неуютное ощущение, будто Вук незримо наблюдает за ними, осталось.

— Неспроста это, — выслушав, задумчиво проговорила Млада. — Значит, твой побег псам на руку: вряд ли они стали бы помогать тебе просто по доброте душевной.

Ждана задала вопрос, волновавший её больше всего:

— Скажи, с этим можно что-то сделать? Как-то убрать это из Яра? Царапинка-то ведь совсем небольшая…

— Не знаю, — призналась Млада. — Увечья, нанесённые Марушиным псом, неизбежно заканчиваются превращением в такую же тварь. От большой раны оно происходит на третий день, царапина же действует не сразу. Она как бы заражает человека хмарью, которая дремлет до поры до времени… А вернее сказать, до первой раны. Коли человек не будет ранен, он может так и не стать оборотнем. Вот только как от ран всю жизнь беречься станешь? Вряд ли такое возможно.

Пламя надежды, и без того размером с ноготь, угасло, наполняя душу Жданы горьким дымом.

— Значит, никак? — шевельнулись её разом пересохшие губы.

Рука Млады ласково сжала её помертвевшие пальцы, в синих глазах отразилось сердечное и грустное сострадание.

— Надо ещё у старших поспрашивать, — сказала женщина-кошка мягко. — Ты погоди отчаиваться. Может, я и не всё знаю.

Она впрягла лошадь и заменила Цветанку на козлах. Её присутствие подействовало на Ждану как успокоительное зелье: тёплая сила чёрной кошки окутала её плечи пушистым воротником, отогревая и обнадёживая. Казалось, все дорожные ужасы остались позади, и больше никакая напасть не могла угрожать им, пока твёрдая рука Млады правила лошадьми. Только царапина Яра была источником тревоги и мук. Ночь уже начинала опутывать лес тёмно-синими космами сумрака и выпучила в окошко дверцы холодно-белый рыбий глаз луны в расчистившемся небе.

Радятко тем временем переваривал впечатления от встречи с женщиной-кошкой из «сказок» о Белых горах, которые мать рассказывала перед сном.

— Матушка, а как у дочерей Лалады появляются дети? — спросил он без обиняков. — Если они — женщины, то для этого им нужен мужчина. У людей ведь так. А у них?

— Им мужчина не нужен, они сами… гм, могут это, — ответила Ждана, чувствуя лёгкий жар румянца на щеках.

— Если сами, то они не женщины, а… не пойми кто, — возразил сын.

— Они могут вынашивать детей и кормить грудью, — сказала Ждана, смущаясь от «неудобных» вопросов Радятко. — Значит, женщины.

— Но женщины сами не могут делать детей, — не унимался мальчик. — Потому что у них нет того, чем их делают.

Мал не удержался и прыснул в ладошку, а Ждана густо залилась краской.

— Довольно, Радосвет, — пробормотала она.

Колымага остановилась, дверца открылась, и раздался насмешливый голос Млады:

— Вот приедем в Белые горы — и всё узнаешь.

Любые задержки дышали в грудь Жданы холодящим ожиданием беды, и она сразу же встревожилась:

— Почему мы не едем? Что случилось?

— Ничего не случилось, — спокойно ответила женщина-кошка. — Ребята, наверно, голодные. Если у вас есть с собой припасы, предлагаю перекусить, а нет — я раздобуду.

От скромного угощения за столом у Малины остались лишь грустные воспоминания, а корзина уже давно опустела. Пополнить запасы съестного Ждана рассчитывала в деревне, но разрушительница Северга лишила путников такой возможности. Однако голод отступал перед страхом одиночества в лесном сумраке, и Ждана вцепилась в руку Млады:

— Не надо… Не оставляй нас!

Тёплая тяжесть ладони женщины-кошки ободряюще опустилась ей на плечо:

— Не бойся. Я мигом — одна нога здесь, другая там. Оставайся за старшего, — добавила Млада, обращаясь к Радятко.