Осенними тропами судьбы

Поначалу Златоцвета боялась пользоваться кольцом — опасалась, что заблудится, но такого не случилось. Когда они вместе навестили её родителей, дела у тех заметно поправились. Отец понемногу достигал своих былых оборотов, удача снова повернулась к нему лицом, а мать повеселела и даже, казалось, помолодела. А спустя год у них родился мальчик — долгожданный наследник отцовского дела. Яблоньку тоже было не узнать: из кривенького, чахлого деревца она превратилась в высокую гордую красавицу, которая каждую весну буйно взрывалась цветением, а яблок давала без счёта — душистых, величиною с два хозяйских кулака, с холодным, светло-розовым румянцем. Правда, небольшая кривизна ствола у неё всё же осталась — как напоминание о бедственном прошлом, но это даже язык не поворачивался назвать изъяном… Точно так же, как нельзя было поставить в упрёк Златоцвете её сохранившуюся едва приметную хромоту.

Подпитываемая животворящей силой Лалады, супруга княгини расцвела, из юной хрупкой девушки превратившись в исполненную светлой, лебединой красоты женщину. Роста в ней не прибавилось, но с рождением трёх дочерей фигура налилась и созрела, так что Лесияре стало не боязно её обнимать.

Старшую дочь, наследницу престола, княгиня выкармливала сама. Незадолго до родов супруги у неё из набухшей и увеличившейся груди начало сочиться молоко — только успевай менять рубашки. Напасть эта приключалась в любое время, то и дело ставя Лесияру в неловкое положение; княгиня ворчала, а Златоцвета, поглаживая большой круглый живот под складками просторной одежды, только посмеивалась. Однажды прямо во время совета Старших Сестёр у Лесияры расплылись два мокрых пятна на груди, которые она еле успела прикрыть нарядным плащом с золотыми узорами. Прерываться на переодевание было неудобно, и пришлось придерживать его край до самого окончания совещания. Всем, конечно, было известно, что супруга у княгини — в положении, а потому Сёстры вежливо «не заметили» этого маленького происшествия. Однако после этого Лесияра стала носить под одеждой нагрудную повязку с прокладками из мягкого, хорошо впитывающего полотна.

Новорождённую княжну назвали Светоликой. Целых два года после её появления на свет княгиня не знала покоя: покушать дочь любила, а сцеженного молока не признавала — только из груди, тёплое и свежее. У Златоцветы молоко вскоре пропало само, а Лесияре приходилось туго: невозможно было никуда надолго отлучиться, и от дел отвлекало. Но вскоре она приспособилась: дочку стала постоянно носить за ней одна из охранниц. Несмотря на постоянную усталость, Лесияра не могла не чувствовать, как при одном взгляде на дитя ворочается и мурлычет под сердцем тёплый комочек нежности. Да, хлопотно, да, неудобно… Но не только ребёнку, но и самой Лесияре было необходимо это неразлучное единение. Глядя во время кормления в глаза своей крохи, она растворялась в светлом умиротворении и иногда даже проваливалась в уютные объятия дрёмы, но ненадолго: рука бдительной дружинницы касалась плеча. Не следовало допускать, чтобы округлившаяся грудь накрыла носик девочки и та задохнулась… Да мало ли, какая ещё беда!

Хоть Лесияра все эти два года спала по-кошачьи — урывками, всё-таки это было счастливое время. Когда Светолику отняли от груди, эти две мягкие выпуклости у княгини поджались и затвердели, вернувшись к прежнему размеру, и надобность в повязке отпала.

«Ну всё, готовься, — шутливо говорила она жене. — В следующий раз маяться будешь ты!»

Лаская Златоцвету ночами, Лесияра вливала в неё молодость. Родители состарились и умерли; вот уж младший брат принял отцовское дело и стал торговать, обзавёлся семьёй… А для Златоцветы время словно застыло: по-прежнему тепло сияли её глаза, а лицо оставалось по-девичьи нежным и гладким. По обычаю Белых гор, семье следовало воспитать не меньше двух дочерей, но редко кто останавливался на этом. Княжна Светолика стала женщиной-кошкой, её с детства учили военному и целительскому искусству, а также всем премудростям, обязательным для будущей правительницы; когда Златоцвета забеременела снова, ребёнка готовились воспитывать как белогорскую деву — хранительницу очага, хозяйку и мать. Теперь с грудным кормлением предстояло отдуваться Златоцвете, однако не тут-то было: родилась двойня, но у княжеской супруги с самых первых дней молока едва хватало только на одного ребёнка. Пришлось Лесияре опять надеть рубашку с двумя застёгивающимися прорезями для сосков и спать по-кошачьи… Девочек назвали Огнеславой и Лебедяной; первую выкармливала Лесияра, вторую — Златоцвета.