Ощепков

Михаил Лукашев, на основании ознакомления с личным делом резидента, пишет, что номер 1/1043 «поселился неподалеку от казарм Третьего полка (1-й пехотной дивизии. — А. К.

), расквартированного в районе Адзабу, и свел доброе знакомство с хозяином соседнего фотоателье, сниматься в которое ходил весь полк от командира до последнего новобранца. Сердце фотографа разведчик покорил, предлагая тому выгодные заказы на изготовление рекламных фотографий с кадрами готовящихся к показу новых фильмов»

[234]

. Вывод напрашивается сам собой: советский резидент использовал хорошо ему известный опыт японской разведки, чьи шпионы в период подготовки к Русско- японской войне 1904–1905 годов частенько открывали прачечные и фотосалоны по соседству с нашими воинскими частями. Белье и одежда офицеров в то время нередко снабжались именными бирками, что позволяло внимательному и заинтересованному «прачке» составить списки постоянного личного состава русских полков, не говоря уж о их численности, а фотографирование в начале XX века было повальным увлечением и не в последнюю очередь среди военных. Стремясь запечатлеть себя для родственников в лихом и геройском виде, они приходили на съемку целыми подразделениями. При получении же фотографий, которые тогда наклеивались на картон с вензелями и рекламой фотосалона, на обороте подписывали звания, должности и фамилии запечатленных: «Командир первой роты поручик такой-то…» и т. д. В результате с помощью грамотного расставления своих агентов на таких, казалось бы, малозначимых и совсем не секретных должностях, как прачки и фотографы, японская разведка получала перед войной и в ее ходе черновую информацию о наличии и перемещениях личного состава вражеской армии. Ее надлежало еще обрабатывать, перепроверять и анализировать, но главное, что эта информация была и ею можно было пользоваться.

Судя по плану Василия Ощепкова, он собирался поступить аналогичным образом, поселившись рядом с японской воинской частью, вступив в клуб дзюдо, где занимались местные офицеры, и сведя знакомство с местным фотографом — все по японской схеме. Отчасти это даже удалось: М. Алексеев сообщает, что с помощью «друга»- фотографа Ощепков получил фотоснимки увольняющихся солдат и расписание занятий полка. Но тут сразу возникает один очень простой вопрос: зачем, собственно, советской разведке это самое расписание (за исключением разве что военно-спортивного любопытства)? Что оно могло дать Красной армии? Ведь даже чтобы четко следовать японской практике и охватить наблюдением всю японскую армию, агентов нужны сотни. К тому же добываемые подобным образом сведения быстро утрачивают актуальность и имеют значение только в период непосредственной подготовки к войне и во время ведения боевых действий. Ни того ни другого в 1925 году Советский Союз против Японии не планировал. Да, разведка была нужна, но на самих Японских островах в первую очередь нужна была разведка иного уровня — стратегического и оперативно-тактического масштаба.

Расписание занятий пехотного полка страны, с которой 20 лет назад велись боевые действия, было давно известно и изучено досконально с учетом изменений еще до прибытия Японца в Токио: в архивах и сегодня сохранилось немало документов, подготовленных старшими коллегами Ощепкова и подтверждающих это. Для советской военной разведки выполнение такого задания не могло дать ничего, кроме самих отчетов о них. Ощепков с его уже более чем десятилетним опытом оперативной работы обязан был отчетливо это понимать. И все же планировал свои действия по явно устаревшей японской модели. Почему? Зачем? И еще. В отличие от Лукашева, Алексеев пишет, что речь идет (во всяком случае, при разговоре о фотоателье) не о 3-м, а о 1-м адзабском полке[235]. Важно ли это? Для того чтобы понять это, нам надо взглянуть на карту Токио 1925 года.