Ощупью в полдень

– Давайте, ведите, – и пропустил Козака вперед.

На заснеженной пустынной улице холодный ветерок с крупой, как в аэродинамической трубе, продувал насквозь, заныли щеки и пальцы. Тихонов засунул руки в подмышки и, сгорбившись, медленно шел за бойко вышагивающим Козаком, лениво думал: «А я ведь даже не пощупал его слегка в автобусе – прекрасный будет номер, если он сейчас вынет „пушку“ и вложит в меня пару полноценных свинцовых пломб. Ну и черт с ним. Можно было бы полежать хоть немного до „скорой помощи“».

Однако эта мысль добавила Стасу силенок. Он выпрямился и быстрым шагом догнал Козака, взял его под руку и стал с интересом расспрашивать о перспективах сельского строительства на Львовщине. Легкими незаметными движениями ощупал карманы Козака. Потом улыбнулся и сказал:

– Лев Алексеевич, в какой-то степени я склонен верить в вашу непричастность к трагическому происшествию на пустыре…

Козак остановился, прижал руки к груди и сказал:

– Дорогой товарищ Тихонов! Я же говорил вам об этом с самого начала. Так зачем нам идти сейчас в этот дом – смущать покой и моральное состояние замечательной женщины. Давайте лучше вернемся и выпьем по случаю благополучного разрешения всех вопросов бутылку коньяка!

Тихонов покачал головой:

– Нет. К Алешиной мы пойдем все равно. Но я заинтересован в вашей предельной искренности…

– Можете на нее рассчитывать, – снова приложил руку к сердцу Козак. Для этого он даже сдернул перчатку.

– Вот и расскажите мне подробно о том, как вы в понедельник уезжали из гостиницы.

– Мы договорились с Лагуновым часов в пять вместе выехать в город. Он сел писать письмо жене и писал очень долго, так что мне стало жарко, и я уехал. – Пар изо рта Козака вырывался четкими круглыми клубочками.

– И все? – спросил Тихонов.

– Вроде бы все.

– Чтобы вызвать вас на полную откровенность, предложу небольшой психологический тест. Хотите, например, чтобы я подробно рассказал, что и в каком кармане у вас находится?

– Хочу, – нетвердым голосом сказал Козак.

– В левом боковом кармане пальто у вас лежит связка из семи или шести ключей. И спичечная коробка, в которой мало спичек. В правом кармане – папиросы «Три богатыря». В левом боковом кармане пиджака – дамская расческа. В правом – перочинный нож с двенадцатью разными приспособлениями, изготовленный заводом «Красная Заря», ценой пять сорок. Да, и еще там лежит носовой платок. В левом внутреннем кармане пиджака у вас деньги, а в правом – портмоне. В портмоне – билет в купейный вагон скорого поезда Львов – Москва, счет за десять дней проживания в гостинице, сильно почерканный список разных вещей, командировочное удостоверение. Да, забыл совсем, – квитанция на отправленную телеграмму. Там, где бумажник перегибается, отпорота подкладка и под ней – фотография Алешиной. В отдельном карманчике – десять рублей целой купюрой.

– Пятнадцать: десять и пять, – совсем плохим голосом сказал Козак.

– Может быть, – кивнул Стас. – Ну, и заканчивая наш опыт, могу сообщить, что в верхнем карманчике у вас лежит коричневая кожаная книжечка с тиснением: «Министерство сельского строительства УССР». Как, все правильно?

– В бумажнике есть еще записка в Госплан, – тихо сказал Козак. – Но откуда вам все это известно?

Стас многозначительно ответил:

– Профессиональная тайна. За ее разглашение я могу угодить под суд. Но если я вас убедил, что знаю о гражданине Козаке гораздо больше, чем он думал, и вы станете искреннее, то обещаю на обратном пути рассказать, как я это узнал. Так почему вы не дождались Лагунова? Какая вам звонила женщина? – сделал «накидку» Стас.

– Пуся. Пуся Алешина.

– Ну-ну. И еще: говорил ли вам Лагунов, что собирается в театр?

– Да, кажется, говорил. Да-да, говорил, что хочет попасть в какой-нибудь театр, если повезет с билетами…

Дверь открыла высокая полная брюнетка в скромном голубом халатике.

– Ой, ты не один! – Она смутилась и убежала в глубь квартиры. Из-за двери спальни доносился ее приглушенный грудной голос, чуть в нос: – Ну, Львенок, как тебе не стыдно приглашать друзей, не предупреждая меня заранее! Мне же вас и угостить нечем!

Козак нервно ходил под дверью:

– Пусенька, это не мой друг… То есть нет, я не так сказал – друг, конечно, конечно. Но, видишь ли, у нас такое щекотливое дело…

Пуся вышла из спальни в нарядом черном платье, разрисованном павлиньими хвостами. И Тихонов вспомнил, как жутко орали павлины в ту ночь.

– Что ты лопочешь, Львенок? – спросила она снисходительно, направляясь к Стасу с протянутой рукой.

– Тихонов, – представился он.

– Полина Владимировна, – кивнула Алешина. Она возвышалась над маленьким Козаком, как океанский фрегат.

– Ты помнишь, Пусенька, в прошлый понедельник, когда… – торопливо забормотал Козак.

– Минуточку, – остановил его Стас. – Я работник уголовного розыска.

Глаза Алешиной стали квадратными.

– Мне нужно знать, где провел вечер и ночь четырнадцатого февраля – в прошлый понедельник – ваш приятель Лев Алексеевич Козак.

У Алешиной челюсть отвисла аккуратным балконом. Она несколько раз глотнула воздуха и раскатистым голосом, постепенно набиравшим силу, дала залп: