Ощущение высоты

Дмитрий Володихин Ощущение высоты

Термин «Четвертая волна» придуман был, по всей видимости, Аркадием Натановичем Стругацким в начале 80-х. Позднее Борис Натанович Стругацкий написал предисловие к сборнику «Фантастика: четвертое поколение» (1991) и там расшифровал оба варианта очень просто: «поколение 70-х». Впоследствии было немало попыток уточнить это определение. Многие подсознательно ощущали, что «Четвертая волна» несколько уже, компактнее Четвертого поколения, что в середине 70-х — второй половине 80-х работало множество оригинальных фантастов, но лишь часть их может быть собрана под знаменами «Четвертой волны»…

Это не пустая казуистика. «Поколение», «генерация» — понятие очень широкое; «волна» не столь масштабна.[1] Она обозначает полосу «вербовки» волонтеров в ряды писателей-фантастов, канал, по которому наш цех получает очередной контингент новобранцев. Канал — а не период. Так вот, «Четвертую волну» приковали к фантастической литературе и удержали там знаменитые семинары — постоянно действующие московский и ленинградский при Союзе писателей, симферопольский, а также ежегодные «съезды» в Малеевке (под Москвой) и Дубултах (Прибалтика). Именно семинары стали колыбелью для творчества целой группы ныне известных фантастов.

Реестры «семинаристов» составлялись знающими людьми неоднократно. В принципе, знаменосцами «Четвертой волны» стали десять-пятнадцать человек, и перечислить их нетрудно: Владимир Покровский, Эдуард Геворкян, Александр Силецкий, Андрей Саломатов (Москва), Андрей Столяров, Вячеслав Рыбаков, Святослав Логинов (Ленинград), Евгений и Любовь Лукины (Волгоград), Алан Кубатиев (Алма-Ата), Михаил Веллер (Таллинн), Людмила Козинец (Киев), Борис Штерн (Одесса), Андрей Лазарчук, Михаил Успенский (Красноярск), Юрий Брайдер и Николай Чадович (Минск).

Среди менее известных представителей «Четвертой волны» было также немало талантливых авторов: Виталий Бабенко, Борис Руденко, Вадим Каплун, Валерий Генкин, Александр Кацура, Наталья Лазарева, Владислав Задорожный, Тимур Свиридов, Сергей Сухинов (Москва), Андрей Измайлов, Виктор Жилин, Николай Ютанов, Ирина Тибилова, Феликс Дымов, Михаил Гаёхо (Ленинград), Сергей Иванов, Далия Трускиновская (Рига), Абдулхаким Фазылов (Ташкент), Николай Блохин (Ростов-на-Дону), Людмила Синицына (Душанбе), Владимир Пирожников, Евгений Филенко (Пермь), Даниил Клугер, Светлана Ягупова (Симферополь), Лев Вершинин (Одесса), Руслан Сагабалян (Ереван), Виталий Забирко (Киев), Евгений Дрозд и Борис Зеленский (Минск) и некоторые другие.[2] Борис Натанович Стругацкий причислил к «поколению 70-х» Геннадия Прашкеича, но, скорее, писатель-сибиряк ближе к «шестидесятникам». Критики Андрей Синицын и Дмитрий Байкалов сочли возможным включить в состав «Четвертой волны» Василия Головачева как постоянного участника дубултинских семинаров. Иногда с семинарской деятельностью 70 — 80-х связывают имя Андрея Балабухи, однако следует учесть, что печататься он начал еще в 60-х годах.

* * *

Что их объединяло, представителей «Четвертой волны»? Помимо участия в семинарах, разумеется.

Наверное, можно говорить о некоторых чертах художественного единства. Думали о разном, писали о разном, но в том, как писали, прослеживается определенное сходство — насколько оно вообще возможно для талантливых людей. Чаще всего это сходство рождалось из условий существования литературной среды.

Так, например, никто из «Четвертой волны» не пытался писать под русскую классику, под того же Льва Николаевича Толстого; никто не пробовал прямо и подробно расчерчивать «диалектику души» — за исключением, пожалуй, одного Рыбакова… Психологию персонажей раскрывали чаще всего через их слова и поступки, через внешние проявления. Особенно характерны в этом смысле Андрей Лазарчук (роман «Мост Ватерлоо», ряд рассказов) и Андрей Столяров (почти все ранние повести и рассказы).

Иногда в текстах «семидесятников» появлялись блистательные образцы характеристики важного персонажа путем описания среды, в которой он живет. В качестве примера можно привести маленький отрывок из повести Андрея Столярова «Ворон»: «…везде, куда ни посмотришь, были навалены книги. На полу, на столе, на диване, на облупившемся подоконнике. Они лежали стопками и поодиночке, открытые или с торчащими изнутри потрепанными закладками, в большинстве своем чистые, но иногда исчерканные меж строк густыми чернилами. Их было потрясающее количество — горы мыслей, океаны мудрости, бездны неутоленных страстей… Летний июньский воздух звенел пылью и метафизикой… Чтобы прочесть их, нужна была, вероятно, целая жизнь. Если вдобавок не есть, не спать и не ходить на работу… Я с уважением посмотрел на Антиоха».