Свечи горели на столе, освещая черное распятие, которое я хорошо помнил – прежде оно висело на стене в столовой комнате. А чуть дальше коленопреклонный, покорный великому символу стоял Антуан. Сначала мне показалось, что он молится, и позже я убедился в правильности догадки. Но что это была за молитва! В руках Антуана танцевала плеть о семи хвостах, из тех, что используют на флоте для наказания провинившихся матросов. Она взлетала над его спиной и раз за разом опускалась с глухим шлепком.
Он же, сгорбившийся, с искаженным болью лицом, продолжал истязать себя. И я сам обезумел. Я, закрывший глаза, чтобы не видеть, видел. Спину, залитую кровью, исполосованную в мясо, разодранные мышцы, черные язвы ран. Сведенные судорогой белые пальцы на рукояти. Слепленные потом волосы. Сжатые в линию губы...
Разве мог я смотреть на это?
Нет. Я, разом позабыв о намерении таиться, вбежал в дом, вынеся плечом дверь – после много удивлялся, как это вышло, ведь сделана она была из дуба и снабжена крепкими запорами, а я был слаб, – вырвал плеть из рук Антуана.
– Что ты делаешь? Что ты с собой делаешь? Прекрати! – кричал я на него. – Ты не должен, ты не..
. – Пьер? – этот холодный голос поразил меня. Отец? Что он делает здесь? И почему, видя безумие Антуана, не пытался остановить его? – Зачем ты пришел сюда, Пьер?
– Чтобы остановить тебя! Чтобы остановить вас! Чтобы...
– Уходи, Пьер. Не заставляй меня думать, что я совершил еще одну ошибку. Уходи, если хочешь остаться в живых.
– Нет.
Я заставил Антуана подняться с пола. Я взял его за подбородок и заглянул в глаза, в которые не осмеливался смотреть четыре года.
Четыре долгих года по возвращении брата.
– Пьер, ты не понимаешь, что это – его наказание. Определенное орденом наказание. Flagellatio[5]
. Верни. И уходи. Или хотя бы не мешай. – Наказание? – поразился я. – Значит, это ты придумал? Ты?
– Не я, но Господь Бог и святые мученики показали путь очищения. – Отец, поднявшись со стула, подошел ко мне и протянул руку. – Ты ведь хотел идти в монастырь? Я не отпустил тебя, ибо нынешние монастыри – обители порока. Они развращены и извращены, они играют в ученость и святость, кичатся друг перед другом богатствами, тогда как истинный путь святости – лишения. Лишь так можно побороть дьявола, сидящего в каждом из нас.
Он вынул плеть из моей руки и, положив ее в руку Антуана, заставил того сжать пальцы.
– Усмиряя гордыню, усмиряя похоть, усмиряя злобу, усмиряя желания, каковые нашептывает нам дьявол, мы спасемся.