Ошибись, милуя

Семен объездил, где это было возможно, угодья фермы, а по дальним заснеженным граням прошел на лыжах и начертил подробную схему полей и покосов, выяснил размещение зерновых минувшей весной, загадывая перевести постепенно все посевы на травопольную систему, с парами, озимыми и клевером. Как ни странно, в документах фермы не оказалось и почвенных карт. Семен надеялся найти их в земстве, куда нужно было ехать безотлагательно. Там же заодним надо было договориться о семенах ржи, овса и клевера, чтобы иметь время определить их всхожесть. Его изумило и то, что такое крупное и показательное хозяйство, каким была ферма, из года в год не имело своих семенных участков и все посевы вело случайным материалом. За урожайностью полей в отдельности никто не следил, потому из только что обмолоченного зерна нельзя было взять для посева с гарантией ни одного фунта. Да и еще выявилось одно странное обстоятельство: земство, стараясь перед Думой показать высокую товарность фермы, ежегодно выгребало на продажу подчистую весь сбор хлеба, и о семенном деле, как таковом, не могло быть и речи. Запущенность в полеводстве так расстроила Семена, что он не знал, с чего начинать свою агрономическую работу. Но постепенно после многих и многих размышлений и бесед с людьми понял, что дела на ферме, особенно полеводство, можно поднять, надо только заинтересовать в этом каждого хлебороба. До весны еще было неблизко, но Семен с горячим желанием и радостью начал готовиться к ней, сознавая, что именно ему выпала честь по мере сил своих вернуть былую славу некогда плодородным староверским пашням. Он, как и большинство работников фермы, сознавал, что перед ним возникнут неодолимые препятствия, но упрямо шел на них и удивлял всех своей верой, энергией и быстрым узнаванием сложных условий большого фермерского хозяйства. Самое главное, что согревало и давало силы агроному, состояло в том, что он ясно видел изъяны в хозяйстве, но, к счастью, не обобщал их, а следовательно, и не доискивался до коренных причин, порождавших эти изъяны. Он был увлечен идеей равенства всех фермерских работников, из которых никто не имел своего земельного надела, а жил только своим трудом, отданным на общее благо.

«Вот оно, будущее наше, — увлеченно думал Семен. — Пусть оно пока неукладно и коряво, но недалеко то время, когда люди начнут жить и работать по-новому. На один, на общий котел. А я стану учить их разумным приемам труда. Буду учить и словом, и личным прилежным трудом. Это и есть то самое, с чего мне хотелось начать свою жизнь. Это уж не мечты, не разговоры, не порывы к чему-то возвышенному и неопределенному, а само дело, живое, горячее, нужное. Оно, без сомнения, измотает и пережует всех нас, но идея равенства, воплощенная в жизнь, окупит и оправдает все издержки, как бы ни были они велики. Удалось бы мне зажечь своими мыслями и своей волей ум и душу Варвары. До чего же я был темен и дерзок от слепоты, увлекая ее за собой и не ведая сам об этом верном и счастливом пути. Но я искал, надеялся и теперь могу сказать, что у нас есть цель, а все остальное зависит от наших усилий».

Семен всегда в душе своей восторгался и страдал женской красотой, искал в ней разгадку всей человеческой жизни, ставил ее выше всех истин и все, что ни творилось вокруг, все, что ни делал сам, желал видеть только женскими глазами, потому как считал, что красота самим творцом соединена в женщине с добром, мудростью и правдой. Да и в самом деле, все девицы, каких знал и помнил Семен, казались ему умней и проницательней, чем он сам. Они, несомненно, наперед знали свою судьбу — иначе откуда же взяться в них такому неодолимо упрямому и разумному спокойствию, перед которым постыдно меркнет всякое нетерпение и суета. Стремясь понять тайну женщин, Семен учился у них, думал о их счастье и болел их святыми муками. Он даже не помнит, когда и как привык горячо и жадно наблюдать их со стороны, — и вдруг знакомство с Варварой. Если раньше его всегда отделяла от женщин какая-то преграда, как бы охранявшая его свободу, то сейчас ему нужна была ее власть, ее совесть, ее близость. С этим он вставал по утрам, с этим жил день, с этим ложился и просыпался ночами.

Думы и планы его, связанные с новой службой, были для Семена так важны и радостны, что он легко перенес их на Варвару. «Она умная и чуткая, — рассудил он определенно. — Она не может не угадывать моих чаянных мыслей. Она знает, что нужна мне для чистой окрыляющей любви. Я расскажу ей все по порядку и представляю, как она весело отзовется: «А я все это уже знала». И посмеемся над волчьей шубой».