Пока разочарование сжимает в своих тисках мое сердце, она засовывает свою книгу в сумку, перекинутую через плечо, и делает шаг в сторону:
– Мне пора идти. Мы с папой собираемся скоро обедать, и он ждет меня дома.
– Я провожу тебя, – тут же предлагаю я.
– Нет, спасибо. Я хочу пройтись одна. – Она умолкает. – Было приятно снова с тобой увидеться.
О, черт, нет. Я не позволю этому закончиться вот так, безразлично и бесстрастно, словно мы какие-то неблизкие знакомые, которые случайно столкнулись на улице.
Когда я подхватываю ее ритм, зашагав рядом, она недовольно бурчит:
– Что ты делаешь? Я же сказала, что не нуждаюсь в провожатом.
– Я и не провожаю тебя, – бодрым голосом отвечаю я. – Просто так вышло, что мне тоже в ту сторону.
Она показывает на тропу:
– Твои друзья направились туда.
– Угу. А я иду сюда
.
Она втягивает щеки, стискивая зубы и что-то бубнит себе под нос, похожее на «тот самый
день, когда я забыла взять iPod».
Отлично! Значит, она не сможет игнорировать меня, слушая музыку.
– Значит, ты обедаешь со своим отцом? Поэтому вся такая нарядная?
Она не отвечает, а просто увеличивает темп.
Я тоже шагаю быстрее, чтобы не отставать.
– Эй, мы же идем в одну сторону. Так почему бы немного не поболтать?
Она бросает на меня быстрый взгляд:
– Я такая нарядная, потому что моя мама потратила кучу денег на это платье и мой параноидальный мозг считает, что если я не буду его носить, то она это каким-то образом почувствует, хотя находится в Париже.
– В Париже?
– Я провела там все лето, – неохотно отвечает Грейс.
– Так твоя мама живет во Франции? Твои родители в разводе?
– Да. – Она хмуро смотрит на меня. – Хватит задавать мне вопросы.
– Без проблем. Хочешь спросить о чем-нибудь меня
?
– Нет.
– Оки-доки. Тогда интересующейся стороной буду я.
– Ты только что сказал «оки-доки»?
– Ага. Это было достаточно мило для того, чтобы ты передумала насчет свидания?
Ее губы подергиваются, но смех, которого я так жду, так и не слетает с них. Она снова умолкает. И начинает идти еще быстрее.
Мы выходим на улицу, параллельной главной улице города, проходимо мимо витрин нескольких старых магазинчиков и оказываемся в жилом квартале. Я терпеливо жду, когда Грейс устанет от молчания и скажет что-нибудь, но она гораздо упрямее, чем мне казалось.
– А что с волосами? Не то чтобы мне не нравится новый цвет. Он тебе идет.
– Тоже маминых рук дело, – бормочет Грейс. – Она решила, мне нужно поменяться.
– Что ж, ты великолепно выглядишь. – Я искоса смотрю на нее. Боже, она даже больше чем великолепна. С самого парка у меня почти полная эрекция, и я не в силах перестать с восхищением следить за тем, как платье Грейс при каждом шаге развевается вокруг ее бедер.
Мы подходим к знаку «Стоп», и Грейс сворачивает вправо, на широкую улицу, вдоль которой растут величавые дубы, и ее шаги опять ускоряются. Черт. Должно быть, мы приближаемся к ее дому.
– Наше свидание, – тихо напоминаю я. – Прошу тебя, Грейс. Дай мне шанс доказать тебе, что я не полный урод.
Она недоверчиво смотрит на меня:
– Ты меня унизил.
Чувство вины, мучившее меня на протяжении четырех месяцев, чуть не сбивает с ног:
– Я знаю.
– Я была готова заняться с тобой сексом, а ты не просто отверг меня – ты сказал, что я была для тебя лишь отвлечением. Чтобы ты перестал думать о той, с которой действительно
хотел секса! – Ее щеки становятся пунцовыми. – И зачем после всего этого мне идти на свидание с тобой?
Она права. У нее нет никаких причин давать мне второй шанс.
Грейс протискивается мимо меня, и мой желудок скручивается в узел. Она направляется к лужайке перед симпатичным, обшитым белыми досками домом с широким крыльцом, и мне становится еще хуже, когда на крыльце я замечаю седовласого мужчину. Он сидит в белом плетеном кресле с газетой на коленях и наблюдает за нами поверх очков в тонкой оправе. Черт, похоже, это отец Грейс. Уронить собственное достоинство на людях уже плохо – а на глазах ее отца? Просто убийственно.
– А как насчет всего, что произошло до этого?! – кричу я ей вслед.
Она поворачивается ко мне:
– Что?
– До той ночи. – Догнав ее, я понижаю голос. – Когда мы ходили в кино. И на водонапорной башне. Я знаю
, тогда я тебе нравился.
Грейс устало вздыхает:
– Да. Нравился.
– Так давай сосредоточимся только на этом, – предлагаю я. – На всем хорошем. Я облажался, но обещаю, что смогу заслужить твое прощение. Я больше никого не хочу. Дай мне еще один шанс.
Она ничего не отвечает, и отчаяние болью врезается в самое сердце. Сейчас я был бы рад услышать от нее даже простое «да». Но молчание убивает меня, сокрушая уверенность, которую подарило мне ее признание о том, что я нравился ей до ночи Д.