Ошибка грифона

Вот и сейчас, глядя на зябнущие руки спящего Матвея, которые тот заталкивал через подмышки едва ли не в недра своего организма, Ирка ощутила в себе твердую на ощупь мысль, что мужчине достаточно молчать, улыбаться и быть доброжелательным. В большинстве случаев это не только сходит за ум, но умом и является. Человек, который всегда прав, всегда не прав. Величайшее чудо состоит в том, что можно согреться вдали от костра и замерзнуть вблизи него.

Ей захотелось напечатать эту мысль, но слова разбежались, оставив лишь сухой и бессвязный остаток, который уже не стоил того, чтобы обременять им память ноутбука.

И вообще любимый ноутбук вдруг как-то неуловимо, но остро разочаровал Ирку. Она испытала сильное, прямо-таки мучительное желание писать от руки. Когда пишешь от руки — существуешь только в той строке, по которой скользит твоя ручка, в крупном фокусе события или мысли. Проза тогда получается как жизнь — когда видишь только один какой-то день, даже не день, а час, минуту, секунду, целостная же картина ускользает от тебя. А компьютер создает динамику, гонит вперед события, но утрачивает что-то важное, живое, очень нужное.

Подчиняясь новому для нее желанию писать от руки, Ирка купила блокнот и дешевую прозрачную ручку и, покусывая ее пахнущий пластиком колпачок, начала быстро писать, используя закрытый ноутбук как подставку:

«Порой мне кажется, что люди — какие-то отдельные, никак не соприкасающиеся миры, абсолютно изолированные друг от друга. Один говорит — другой не слышит. Потом второй заговорит — и первый не услышит. И лишь изредка эти миры распахиваются друг другу и начинают слышать издалека».

Ирка остановилась, разглядывая синий колпачок ручки, на котором отпечатались ее молодые зубы.

Подрисовала пару стрелочек, подчеркнула пару слов, после чего быстро и почти без помарок написала еще абзац:

«Как нитка повторяет все изгибы за иголкой, так и ребенок повторяет все изгибы за родителем, хочет того родитель или нет. Главное, чтобы в результате иголка остановилась в нужном месте, тогда и нитка никуда не денется».

Керосиновая лампа плеснула светом. Огнедых, кажется, надумал просыпаться. Ирка схватила лампу и торопливо стала вертеть колесико, вспоминая рекомендации домового Арчибальда. До царапины крутить влево или вправо? Больше огня или меньше? Наконец Ирке удалось угадать с пламенем, и Огнедых спокойно свернулся в синеватом язычке огня.

Ирка убрала ноутбук, поставила лампу себе на колени и незаметно задремала, а за полчаса до полуночи Багров разбудил ее и отвел в самолет. Они взлетели, набрали высоту. Вскоре стали разносить еду в пластиковых контейнерах.

Ирка, все еще сонная, по-ночному медлительная мыслями и поступками, поковыряла свою порцию и стала смотреть, как седовласый мужчина в соседнем ряду пакует пустые контейнеры. Ирка всегда завидовала людям с рациональным сознанием. Вот и этот — сразу видно, что опытный. Все коробки в одну сложил, да так ловко, что все поместились. А у нее, у Ирки, они занимают весь столик. Кажется, обратно за сто лет не втолкнешь.

«Вот бы у меня в голове все так ясно было, как у него с этими коробками! Раз-раз — и во всем разобралась!» — подумала Ирка.

Она обернулась и жалобно сказала:

— Матвей! Матвеюшка! На меня нападают эти коробки! Победи их!

Багров хмыкнул и стал убирать за Иркой контейнеры. И все у него прекрасно вставилось, не хуже, чем у седовласого. Вот она — великая мужская рациональность!

Плавленый сыр в фольге, пластиковые ложечки и кетчуп в упаковке Багров хладнокровнейшим образом рассовал по карманам. С соседних рядов на него дико смотрели.

— Ну и что? А зато я некромаг! — громко сказал Матвей.

Приятно говорить правду, когда знаешь, что тебе не поверят.

Ирка закрыла глаза и, гордясь Матвеем, снова уснула. Она сама не знала, почему последние дни все время вредничает и придирается к Матвею. Точно что-то внутри ее заставляло. Видимо, финальные капризы — это последнее испытание, па которое идет девушка, прежде чем полюбить мужчину по-настоящему и окончательно ему довериться. Потерпит ее капризы — потерпит и капризы ребенка, которых будет куда как больше...

Глава тринадцатая Отчего музы не ходят в музеи

Тот, в ком вирус начал бушевать первым, может быть очень милым в личном общении человеком. Например, Герцен. Скажи ему кто при жизни, что косвенно из-за него погибнут 100 миллионов его соотечественников и 400 миллионов не родятся, испуганно загородился бы зонтиком и перебежал на другую сторону улицы. Потому как действительно приятнейший был человек.

Эссиорх