Ошибка канцлера

– Вы знаете, я не терплю этой простонародной манеры обращения, недопустимой для придворного этикета.

– Учить меня, значит, собрался.

– Именно учить. Вы сами знаете, то крайне небрежное воспитание, которое было вами получено, не соответствует требованиям двора. Императорского двора! И я хочу, чтобы мать моего сына не компрометировала ни императора Иоанна, ни меня.

– Вон оно что! Не вышла, значит, принцесса Мекленбургская, внучка родная царя русского в русском дворце жить. Зато ты вышел, принц. Земель вот, правда, за тобой не водилось, окромя титула, богатств никаких нет, все, что на тебе надето, на чем сидишь, в чем живешь, – чужое, на коленках, поклонами да лестью выслуженное, а так всем ты, принц, взял, всем в монархи вышел.

– Я безразличен к вашим оскорблениям, Анна. Они слишком однообразны и не свидетельствуют об остроте вашего ума. На что бы вы ни ссылались в прошлом, сегодня речь идет о моем регентстве.

– То есть как это – твоем?

– Да, именно моем. Гвардия, и не только гвардия, высказывается за то, чтобы именно мне взять на себя обязанности регента при собственном сыне. И в ваших интересах поддержать это стремление. Тогда вы по крайней мере будете супругой регента – это создаст вам прочное положение.

– А почему ж это тебе, когда ты, принц, к российскому царскому дому отношения не имеешь? Сбоку припека объявился, и на тебе – в регенты метит! Через меня же во дворец попал, и меня же побоку! Так выходит?

– Не думаете же вы сами занять это место, Анна! Вас не знают и не любят в гвардии. Ваш образ жизни удаляет вас даже от придворных, которые скоро перестанут узнавать вас в лицо. Моя военная служба сделала меня достаточно известным в действующей армии, а это немало. Вы же знаете, что еще при жизни покойной императрицы представители шляхетства хотели просить ее о назначении именно меня регентом императора.

– Хотели не хотели, а не просили. С пьяных глаз чего не говорится, да и тетушка никогда бы не согласилась – не любила она тебя.

– Иными словами, вас устраивает власть герцога Курляндского. После всех унижений, которые вам пришлось от него вынести, вы все равно предпочитаете его мне. А что касается расположения императрицы, то и к вам она никогда расположена не была.

– Это правда. Кабы по-родственному относилась, неужто за тебя замуж бы выдала, неужто обездолила бы так

– Но благодаря браку со мной вы – мать императора.

– Ребенка от тебя родить, эко диво! А может, и диво, что не только от любви и согласия дети рождаются, а вот как у нас – тоже. Вот гляди, принц, какие мы с тобой разные. Мне б только тебя не видеть, а тебе от нелюбимой жены побольше получить. И слава-то тебе нужна, и ордена, и званий сам себе надавал бы, и в Кабинете на первом месте сидеть, и армией командовать. Жадный ты, Антон, ух какой жадный!

– При чем здесь какая-то жадность, когда мы говорим о законных правах.

– Да что в них, в правах-то, когда мы судьбой друг к другу приговоренные? Какая от тех прав радость-то? Всю жизнь лаяться, ноченьки темной как каторги ждать?

– Вы поразительно откровенны, Анна, как в отношениях со мной, так и с другими людьми. Появление здесь Линара поставило меня в двусмысленное положение, тем не менее вы не подумали об этом.

– Да какая мне разница в положении-то твоем, скажи на милость, какая?

Петербург Дом цесаревны Елизаветы Петровны. Цесаревна Елизавета и Мавра Шувалова

– Ты только погляди, матушка, до чего ж этот проклятый курляндец ловок – с чего правление-то свое начал. Ни тебе казней, ни тебе народу острастки – одни милости всем да каждому. Никого не обошел, всех припомнил. Манифест о соблюдении строгом законов и суде правом – коли кто из вельмож совестью поступится, тут ему и казнь случится.

– Давно пора, больно курляндцы-то разбушевались. Гляди, всю казну царскую разнесли. В народе все известно, о чем на всех площадях толк

– Подушный оклад сбавил народу по семнадцать копеек с души – его ли после дела такого не благодарить, за него ли молебнов благодарственных не служить! Преступников всех поосвобождал, окромя убивцев да казны государевой расхитителей. Опять народ уважил.

– Хватит тебе, Мавра, с народом. Дворян боится, так народу куски-то и бросает, чтоб не выдали, чтоб здравицу возглашали. Кабы не боялся, узнал бы народ ручку герцогскую крепкую, да и дворянам бы шеи посворачивал.

– „Кабы“, „кабы“, а вот как есть гляди, как хитро дело повел.

– Бирон повел! Где ж раньше ум его был, при Анне Иоанновне, покойнице? Что-то тогда ума не было. Сам все законы рушил, сам полказны в свои карманы угреб. А теперь, вишь, платья придворные не дороже четырех рублев за аршин шить можно – простота такая пошла. Бенигне и алмазов своих надеть некуда.

– Алмазы и так пролежат, каши не запросят. Не на век же приказ такой. А только что ты, матушка, сказала, будто и не Биронова голова дела решает?

– Как есть, не Биронова. Ты за герцогом Бестужева Алексея, Маврушка, не разглядела. Вот тот и впрямь хитер. Любого обведет и выведет.

– А Бирон так и слушает!