Ошибка канцлера

И все же, дорогая моя, ты никогда не догадаешься, какую новость я специально приберегла на конец письма. Алексей Бестужев в Петербурге! Да-да, в Петербурге, и это при том, что приговор его не отменен и никакого официального приказа об освобождении из ссылки не существует. Тем не менее он в столице, в собственном доме, и если не показывается днем на улицах и не посещает общество, то вечерами его видят проходящим во дворец на половину правительницы. У них состоялось уже несколько длительных разговоров, и Петербург теряется в домыслах, что могло бы быть их содержанием. Из всех возможных предположений я склоняюсь к тому, которое кажется наиболее вероятным и некоторым старым дипломатам. Цесаревна Елизавета! Бестужев связан с похищением завещания императрицы Екатерины I, где предусматривались права цесаревны. Скорее всего, Анна решилась прибегнуть к его помощи, чтобы аннулировать эту оговорку или заменить подлинное завещание подложным. Насколько мы близки к истине, покажет время. На лицах сановников в связи с этим появлением заметна немалая озабоченность. Остерман в бешенстве, а принцесса сохраняет невозмутимое спокойствие и действует по своему усмотрению. Который раз приходится повторять: если за ней и нельзя признать силы воли, то в упрямстве тоже нельзя отказать. И разве так просто, даже в собственных интересах, подавить в себе ненависть к человеку, только что пытавшемуся тебя предать!

Петербург. Зимний дворец Правительница Анна Леопольдовна и А. П. Бестужев-Рюмин

– Здравствуй, Алексей Петрович, виновата я перед тобой, очень виновата. Ты уж прости, если сможешь. Натолковали мне тут про тебя всякого – сразу не разберешься, вот я, неразумная, и поторопилась. Нет того сообразить, с тобой потолковать. Гляди-тко, как измаялся-то, господи!

– Ваше величество, вы напрасно беспокоите себя сожалениями. В жизни государственной все может случиться.

– Ошибся ты, Алексей Петрович, – не по праву меня титулуешь. Высочеством зови, как в прежние времена.

– Нет, не ошибся я, государыня, как ошибиться! Кому, как не вам, титул императорский носить. Ваш он по праву, только ваш.

– Да как же ты сам с герцогом-то бывшим его только сыну моему отдал, а мне даже высочества королевского не досталось.

– Ваше величество, вы сами изволили милостиво сказать, что разобраться надо. Если бы вы разрешили утрудить вас несколькими минутами объяснений, все встало бы на свои места. Я счастлив, что мог вам понадобиться, но чтобы поручать какое-никакое дело вашему покорному слуге, нельзя не определить, можете ли вы, государыня, ему верить.

– Говори, говори, Алексей Петрович! И впрямь разобраться во всем самое время, да издаля-то не бери. Знаю, что тетенька покойная тебя особо ценила, доверяла тебе.

– Простите мою дерзость, государыня, но вас ввели в заблуждение внешние приметы или чьи-то неразумные слова.

– Да как же так, разве не с тобой Анна Иоанновна о завещании советовалась, не твой черновик у себя в спальне подписывала?

– Позвольте, ваше величество, начать с несколько более ранних времен, тогда мои слова не будут вам нужны. Вы сами сделаете вывод из того, что было.

– Сама сделаю? Ну что ж, перебивать тебя не стану.

– Вы помните детство свое, государыня? Приезды в Петербург и Измайлово покойной государыни? Видели ли вы меня в ее свите когда-нибудь?

– Да какая там у нее свита была! Один твой отец да камер-фрау приезжала. Слуг даже с собой не брала.

– Но от маменьки своей, блаженной памяти герцогини Екатерины Иоанновны, разве не слыхали, что не было меня в курляндском штате?

– Да вроде был когда-то.

– Около двух лет, и то поневоле. Как государь Петр Алексеевич дал себя умолить, тут и уехал, даже абшида не взял.

– Правда, чего-то тетенька поминала, злостилась.

– Видите, государыня! За то и жаловать меня покойная императрица не стала, как к власти пришла.

– И впрямь не жаловала. В Петербург не звала.

– Я буду совершенно откровенен с вами, государыня. Месяцы, проведенные в крепости…

– Не говори, не говори, Алексей Петрович, чем могу – возмещу, одарю тебя по-царски.

– Я не к тому, государыня. Эти месяцы заставили меня многое передумать. Человеку нужны не богатства земные, а только совесть чистая. Лучше прогневайтесь на меня, но разрешите сказать правду!

– Какой ты, право! Да не рассержусь, зачем же, все равно дело прошлое, чего его ворошить.

– Но ведь мы касаемся прошлого и на исповеди, иначе нам трудно было бы жить дальше. Моя исповедь перед вами, ваше величество, нужна мне – не вам, чтобы мне жить и быть перед вами правым.

– Так что ж с тетенькой-то было?

– Потому и не звала меня покойная императрица в Петербург, что был я предан душой и телом маменьке вашей, ее мнил на троне отцовском видеть.

– Маменьке?! Да ты что, Алексей Петрович!