Эта история, столь забавлявшая Лео, Рахили совсем не казалась смешной. Пусть, как говорил Лео, она была упертой еврейкой, родом из «семьи геронтофилов», но она не могла понять, как можно праздновать арест собственного отца. Рахиль обожала своего папочку, делала все, чтобы угодить ему, и ей было непонятно, как дочь, получившая такие возможности благодаря своим родителям, может питать к ним чувство отвращения и ненависти и проявлять их с такой бесстыдной откровенностью. Она видела в этом нечто болезненное и не хотела иметь дело с подобными людьми.
Вот почему, учитывая все вышесказанное и постоянные звонки в последние дни, назойливые вопросы — это лучшее, чего можно было ожидать в тот вечер от персоны, которая пила с друзьями за арест своего отца.
Рахиль смогла привыкнуть ко многим неудобствам, которые принес ей неравный брак, кроме одного — почти полному отсутствию внутренней сдержанности. Эти люди не знали границ, не ведали стыда. Для них не было ничего святого, над чем они не могли бы посмеяться, пошутить. В первые годы замужества она почти поверила, что подобное отсутствие притворства есть способ утверждения собственной свободы от тех мелкобуржуазных привычек, которые прививались традиционным воспитанием. Она даже задавалась вопросом, не является ли способность говорить все и ничего не скрывать особой формой аристократизма, которую ее происхождение не позволяет ей постичь. Часто с удивлением она смотрела на мужа, который запросто раскрывал какой-нибудь семейный секрет. Сколько раз она с открытым ртом слушала, как он говорил своему собеседнику все, что ему приходило на ум.
Наконец она поняла, что это делалось не для того, чтобы позлить ее. Он не опустился бы до такого поведения. Ей все это не нравилось. Серьезные вещи по своей природе требуют такта и осмотрительности, они не должны становиться предметом очередной веселой истории, предназначенной для приятелей или посторонних ушей. Нескромность не должна становиться поводом для проявления остроумия. Рахиль предпочитала иметь много секретов, чем совсем их не иметь. С одной стороны, постоянная путаница между важным и неважным, между тем, о чем можно и о чем нельзя говорить, заставила этих людей утратить чувство приоритета. С другой стороны, эти люди разучились понимать разницу между пристойным и непристойным, важным и неважным. Очень часто они не щадили ради красного словца чувствительность других.
Рахиль со стыдом и неудовольствием вспоминала случай, когда ее будущий муж, сам того не заметив, унизил ее кузину. Лео и Рахиль тогда только познакомились. Он был надменным и несдержанным помощником профессора Мейера, Рахиль — живой, увлеченной своим делом студенткой, которой Лео после сурового академического экзамена поставил заслуженный высший бал и пригласил на ужин. Отец Рахили, придерживавшийся несколько устаревших традиций, настоял, чтобы при встречах Рахили и «этого профессора» присутствовала Сара, младшая кузина, молчаливая и застенчивая девушка, настоящий синий чулок. Лео вынужден был оплачивать ужин и билет в кино не только своей девушке, но и ее кузине. Как-то раз, то ли из-за раздражения, вызванного присутствием третьего лишнего, то ли попросту из любви посмеяться над другими, оплатив очередной счет в одном из приморских ресторанчиков в районе Фреджены, Лео спросил у Сары: «Послушай, ты никогда даже не предложила заплатить за себя. Ты просто убогая или действительно бедна?»
Застенчивая и пугливая Сара не могла знать, что в словаре Понтекорво слово «убогий» применялось по отношению к огромному числу людей из их круга, которые, даже рассчитывая на огромное наследство, вели жизнь на грани нищеты из простой скупости.
Не догадываясь, какие оттенки значения несет в себе это выражение, Сара заплакала. А Рахиль потом еще много дней не отвечала на звонки Лео. Затем она дала ему возможность объясниться и попросить прощения, возмутившись: «Как ты мог позволить себе такую злую выходку? Как можно так унизить человека?»
«Но это была просто шутка. Бог мой, какие же вы чувствительные натуры! Почему вы все воспринимаете всерьез? Если хочешь, я попрошу у нее прощения, но уверяю тебя, я совсем не хотел оскорбить ее!»
«Видишь, вот об этом я и говорю. Ты не придаешь словам никакого значения. Я для тебя тоже чувствительная натура?»
«Перестань, малышка, я же шучу».
«Настанет ли когда-нибудь тот день, когда ты перестанешь шутить?»
Сейчас, двадцать лет спустя, этот день настал. Но Рахиль не была уверена, что Лео это заметил: она подозревала, что со временем то, что она полагала простой игрой, стало способом, при помощи которого ее муж и все его друзья старались отдалить проблемы или разделаться с ними окончательно. И все было бы не так уж плохо, если бы на голову Лео не обрушилось действительно серьезное бедствие, а он из-за своего глупого легкомыслия даже не догадался о масштабах этого бедствия (или, по крайней мере, сделал вид, что не догадался).