Ошибка Лео Понтекорво

Но все остальные в этот час вечерней сиесты уже попрятались по своим домам, точнее — виллам, выстроенным в несовместимом друг с другом и эклектичном стиле. Некоторые из этих построек были достаточно строги и сдержанны, другие, напротив, вульгарны (мексиканский стиль в последнее время практически искоренил моду на альпийские шале). Снаружи такие дома скорее напоминали деревенские таверны. Там все было как надо: камин, плинтус, тронутый зеленоватой плесенью, вязанные крючком салфеточки, стопки иллюстрированных журналов, кленовые коробочки, наполненные листьями лаванды, бильярдный стол, накрытый сукном, как труп в морге, пузатый телевизор, от которого тянулись щупальца спутанных проводов видеомагнитофона и панели управления. Можно было почувствовать псевдодеревенский запах деревянных поленец, сосновых шишек, пачек газет, пожелтевших не менее, чем мячики для игры в пинг-понг, которые осторожно спрятались в тень и застыли, как детективы, выслеживающие преступника.

Это длилось не более мгновения. Мгновения невероятного спокойствия. Мгновения, когда семейная идиллия, ежедневно отмечаемая в этом районе, на тридцать километров отстоящем от центра Рима, достигала своего апогея. Поистине волнующего момента, после которого все снова приходило в движение и разрушалось.

Еще несколько минут, и обитатели Ольджаты, брошенные филиппинскими служанками, ушедшими на свой законный выходной в воскресенье, заполнят улицы своей бьющей через край жизненной энергией и оккупируют своими чистенькими машинками все парковки перед пиццериями. Несмотря на ощущение сытости, которое давал навязчивый запах жареного мяса, царивший в воздухе, все намеревались закончить этот прекрасный денек, набив брюхо брускеттой аль помодоро и клубникой со сливками. Но пока все еще сидели по домам. Маленькие дети ссорились с мамой, потому что не хотели идти в ванную, детей постарше, напротив, невозможно было оттуда вытащить. Что касается родителей, один в пляжных шортах и футболке, заложив ногу за ногу, отдыхал у бассейна с бокалом шардонне. Другой трепал за ухо любимого лабрадора. Кто-то никак не мог расстаться со своей партией в канасту[1]. Кто-то готовил закуски из оливок и колбасок для гостей. Кто-то собирал чемоданы в дальние путешествия. Кто-то готовил наряды на следующий день…

Все было предопределено, а воздух пропитан романтическим ожиданием. И было бы поистине обидно не насладиться сполна медным и теплым светом этого неповторимого мгновения, которое случайно совпало с появлением на телеэкранах, повсюду настроенных на один и тот же канал (в то время телевидение не отличалось большим разнообразием), фотографии Лео: нечеткой и неудачной. Она всплыла над правым плечом расфуфыренного ведущего теленовостей.

Эта фотография совсем не передавала облика нашего героя. Никто из зрителей, хорошо знакомых с профессором Понтекорво, не отождествил бы ее с оригиналом. Что-то среднее между фотографией в паспорте и опознавательной фотографией человека, находящегося под следствием. Лео выглядел на ней пожелтевшим и изнуренным. Ничего общего с сорокавосьмилетним мужчиной, который вступил в тот счастливый возраст, когда мужская природа обретает совершенное, хотя и хрупкое равновесие между энергией молодости и обретенной мужественностью. Несмотря на почти полвека напряженной работы, из-за которой позвоночник этого прекрасного господина весом девяносто килограммов немного искривился, его осанка была еще достаточно прямой и придавала фигуре Лео уверенность и солидность.

За пределами Италии его красоту назвали бы «итальянской». В Италии же подобные лица называют «южными» или «восточными». Вьющиеся волосы идеально подошли бы для исполнителя роли Моисея; кожа оливкового цвета от солнца сразу же покрывалась загаром; глаза с продолговатым разрезом, украшенные зелеными жеманными жемчужинами; крупные уши и нос (этим он был обязан своей горячей иудейской крови), и губы — в них-то и заключался весь секрет — пухлые, чувственные, ироничные.

Фотография нисколько не передавала всю эту красоту. (И я достаточно хорошо знал Лео Понтекорво, чтобы утверждать, что такое появление на телевидении было огромным ударом по его самолюбию.)