- Ты против того, чтобы девочка вернулась на родину предков? - устало возразила старая женщина. Киа и сама прекрасно понимала, что далёкий путь в соседнюю страну, который она когда-то одолевала без особых проблем, теперь может оказаться для неё непреодолимым. Но письмо из поместья Сеймур не оставляло ей шанса. Геленика должна вернуться домой и вступить в права наследства. Вторая жена отца Ниу так слёзно умоляла побыстрее приехать в замок, словно это был вопрос жизни и смерти. Хотя... это был вопрос денег и власти, а для некоторых это равносильно жизни и смерти. Не повезло девушке остаться последней из рода. Ниу восприняла открывшуюся тайну своего рождения стойко, без бурных эмоций. Чувствовалось многолетнее воспитание Ронга. Старый воин много чего повидал на своём веку. Так что воспитанница знала и умела гораздо больше своих сверстниц. Ронг и родному языку обучал Ниу в меру своих возможностей. Вот и пригодилось. Знахарка подавила тяжёлый вздох и бодро добавила: - Мы справимся!
- МЫ справимся, - тоном, не терпящим возражений, заявил Ронг. - Мы с Ниу! А ты, уважаемая знахарка, направишься в Ле-Мей. Не гоже нарушать приказы правителя.
- Да, но... - Киа хотела бы возразить воину, но он был прав во всём. И приказ правителя выполнять надо, и девочку в чужую, незнакомую страну везти. А как это совместить? Ослушаешься правителя - придётся навсегда остаться в Септерри. Направиться в Ле-Мей, поручив заботу о Геленике старому вояке? Но справится ли Ронг?
- Не думай, что без твоего участия ничего не получится, - усмехнулся Ронг, по лицу знахарки определив ход её мыслей, - справлялся же я столько лет.
Он кивнул на суетящуюся Ниу, которая никак не могла определиться с минимальным набором одежды, который поместился бы в дорожный мешок. Как она не старалась, две-три вещи не влезали, а взять их нужно было обязательно. Наконец, компромисс был достигнут, нужные вещи упакованы, отвергнутые аккуратно сложены обратно в сундук. Девушка удовлетворённо потёрла руки и посмотрела на учителя и знахарку.
- Я готова!
- Что ж... - Киа протянула ей небольшой мешочек, - это подтверждение того, что ты - Геленика Сеймур. Здесь обручальное кольцо твоей мамы, подвеска - оберег, подаренная твоим отцом на рождение, и письмо твоей бабушки. Салли сейчас совсем плоха, и после гибели сына быстро угасает. Так что ты - её единственная надежда и смысл жизни. Поторопитесь, Ронг...
- Мы уже в пути! Пойдём, Ниу, - воин достал из-под лавки давно приготовленный походный мешок, и вышел из дома под удивлённые взгляды воспитанницы и знахарки.
Девушка только восхищённо присвистнула и кинулась за ним следом. А Киа благословила их дальнюю дорогу и пробормотала себе под нос:
- Хитрец... Он всё давно решил. Сам...
***
Почти три месяца после покушения на императора Гадриан провёл в гостях у матери. После пережитых волнений Дамаска ни на минуту не желала оставлять единственного сына без своего контроля и с боем вытребовала у Плаута для него продолжительные каникулы. Днём держала возле себя, и даже ночью приходила посмотреть, как спит её мальчик. Сам юноша первое время пребывал в задумчивости, которая иногда перерастала в деятельное возбуждение, не особо обращая внимание на излишнюю опеку матери. А всё оттого, что упрямый принц пытался вспомнить то, что происходило с ним там, в сопредельном пространстве, по ту сторону жизни. Ему казалось, что в девяти кругах он узнал и понял так много ценного и полезного, и это необходимо было восстановить в памяти. Это важно. Но вспоминались лишь какие-то клочки, образы, фразы...
'Это кто как сможет...'
Кажется, это кто-то сказал ему. Только что надо было смочь?
'Уши натирает...'
А это говорил уже он сам. Но почему натирало уши, а главное - чем? Совершенно не помнил.
Иногда ему представлялся соблазнительный танец трёх гурий. Гадриан чувствовал, что сам устремляется к ним, растворяясь в нежных взглядах и трепетных прикосновениях. Разум его плыл, а сердце размягчалось от этого.
Возможно, он путал какой-нибудь эротический сон с событиями в одном из кругов. Возможно...
А порой ему слышался девичий смех. Язвительный. Дразнящий. Близкий и неуловимо исчезающий.
Он даже оглядывался, в надежде увидеть насмешницу, и не находил её. Гадриану казалось, что с ним уже такое было. Он уже переживал эти чувства: обиды и горечи, досады и раздражения. В такие минуты принц становился замкнутым и несколько агрессивным.
Лишь юной принцессе Метаке удавалось отвлекать его от этих мыслей. О чём шептались кузен с кузиной, не знал никто во дворце, но эти разговоры возвращали Гадриана к жизни. Царица Ка-Дамас пыталась повлиять на сына, даже предлагала ему вступить в брак и забыться в объятиях юной жены.