Ошибка Нострадамуса

Трудно отделаться от впечатления, что страшная кончина его не была случайностью. Отрекшись от Темного ангела, незримо стоявшего за его спиной, когда он творил, Гоголь утратил возможность писать и поэтому не захотел жить.

Гений темной магии не мог создавать светлые образы. В творчестве этого несравненного мастера не было места положительным героям, но не могла смириться с этим душа его. И когда Гоголь, уже в преддверии смерти, сжигал вторую часть «Мертвых душ», за его спиной опять стоял Темный ангел — Дух сомнения и отрицания, — у Гете он Мефистофель, в библейской и христианской мифологии — Денница, Люцифер, Демон, Сатана, Дьявол, Князь мира — великое множество у него имен и обличий, — стоял и улыбался. Он-то знал, что рукописи не горят.

* * *

Спустя 88 лет после смерти Гоголя, все в той же Москве умирающий Михаил Булгаков закончил работу над самой сокровенной своей книгой «Мастер и Маргарита». Этот роман тематически и стилистически настолько близок «Мертвым душам», что вполне может рассматриваться как их своеобразный эквивалент. Так «тройка быстрых, как вихорь, коней», о которых грезит несчастный герой «Записок сумасшедшего», становится в «Мертвых душах» птицей-тройкой и оборачивается у Булгакова тремя залетными конями, уносящими Мастера и Маргариту в потусторонний мир от скверны и кошмаров прежней жизни.

Для тех, кто верит в реинкарнацию душ, тождественность Гоголя с Булгаковым вполне очевидна. Если бы там. в небесной канцелярии, решили дать Николаю Васильевичу еще один шанс завершить дело всей его жизни и написать второй том «Мертвых душ», начав заново, с чистого листа, то он написал бы «Мастера и Маргариту». Конечно, это был бы уже другой Гоголь, который понял бы, что положительного героя можно найти только в психиатрической клинике.

В переплетении судеб этих двух писателей прослеживается четкая, словно выверенная по лекалу, последовательность. Булгаков сверял свою судьбу с биографией Гоголя, считал, что связан с ним нерасторжимыми мистическими узами. В трудные минуты жизни приходил он к андреевскому памятнику и говорил с иронической усмешкой: «О, учитель, укрой же меня полой своей чугунной шинели — той самой, из которой все мы вышли».

И Гоголь, и Булгаков обожали свой родной Киев, тяготились державным Петербургом-Ленинградом и на дух не выносили Москву. Оба были прирожденными актерами, оба сжигали свои сокровенные произведения. Стилистика Гоголя, его интонация, его сюрреалистическая манера письма легко узнаваемы у Булгакова.

И похоронены они на одном и том же кладбище — у стен Новодевичьего монастыря. Ну а история с их надгробиями достойна того, чтобы ее включили в анналы мистической классики.

После перезахоронения Гоголя в 1931 году гранитная глыба с его надгробия, очертаниями похожая на Голгофу, была оставлена на месте и девять лет дожидалась кончины Булгакова, чтобы лечь в его изголовье. Слишком сложно для простого совпадения.

Голгофа была подножием креста, стоявшего на могиле Гоголя.

На могиле Булгакова креста нет. На захоронениях тех лет не много крестов — люди просто боялись их ставить, как боялись держать дома иконы.

Но вдова Булгакова Елена Сергеевна вообще ничего не боялась. Заподозрить ее в том, что она не сделала все согласно воле Михаила Афанасьевича, невозможно. Значит, это Булгаков не захотел креста на своей могиле. Может, он действительно считал, что не заслужил света, а заслужил покой? Кто знает…

Помню, с каким восторгом читал я осенью 1966 года в журнале «Москва» первую публикацию романа Булгакова, слегка, правда, потрепанного цензурой. Меня сразу же покорила интонационная поступь и словесная магия этой удивительной прозы.

Критики же пожимали плечами — подумаешь, едкая сатира на российскую действительность 30-х годов. Кому, мол, это теперь интересно? Иные интерпретаторы романа видели в нем апологию сатанизма, сетовали на то, что из-за нетвердого знания религиозных догматов получилось у автора кощунственное «Евангелие от Воланда».

Сам же Булгаков считал «Мастера и Маргариту» своим «последним закатным романом», своим главным посланием человечеству, своим завещанием.

Основная идея романа — диалектическое единство добра и зла, которые друг без друга существовать не могут, ибо понятия эти неразделимы и единосущны. Эта идея определяет и композицию книги: роман в романе. Один — о Воланде и судьбе Мастера, второй — о Иешуа и Понтии Пилате. Два этих романа и противопоставляются друг другу, и представляют собой единое целое. Читатель находится сразу в двух измерениях: в 30-х годах XX века, и в 30-х годах первого века новой эры. Сюжетная линия развивается в одном и том же месяце, за несколько дней до пасхальных праздников, с промежутком в 1900 лет, но в самом конце романа Москва как бы сливается с Ершалаймом, ликвидируя этот разрыв во времени.

О Булгакове написано неимоверное количество текстов. Нас же здесь интересует тема художественного осмысления взаимосвязи добра и зла в его романе.