Ошибка Одинокого Бизона (илл. А. Вальдмана)

— Я говорил тебе, брат, что мой вигвам — твой вигвам, — отозвался Короткий Лук. — А теперь я скажу: мой народ — твой народ. Но вот тебе мой совет: поживи с нами, а потом вернись к родному племени. Ни мы и никто другой не заменят тебе пикуни.

— У пикуни нет сердца! К ним я не вернусь. Я останусь с вами, — сказал отец.

Позднее, когда в вигваме вождя собрались воины и старшины, отец передал им слова Ки-па и рассказал о постройке нового форта. Эта новость обрадовала большебрюхих. Они редко посещали форт на реке Иеллоустон, потому что в тех краях жили индейцы враждебного им племени сиу, а форт Красных Курток находился далеко на севере. Вот почему они охотно согласились вести торговлю с Ки-па и решили заняться ловлей бобров. Нам показалось, что все большебрюхие рады были принять нас в свою среду.

Так как далеко не все большебрюхие говорили на нашем наречии, то отец, разговаривая с ними, пояснял свои слова знаками. Рассказал он о нашей встрече с военным отрядом ассинибуанов и о пропавшей священной трубке. Когда он закончил свой рассказ, все ему посочувствовали, а Короткий Лук сказал:

— Брат, это тяжелая потеря. Что же ты будешь теперь делать?

— Есть у меня другой талисман, я его получил от белого торговца, — ответил отец. — Этот талисман притягивает огонь с неба. А трубку свою я отыщу. Ассинибуаны — трусы, собаки! Я проберусь в их лагерь и найду трубку.

Человек, сидевший против моего отца по другую сторону костра, засмеялся презрительно и недоверчиво. Все покосились на него. Наклонившись вперед, он знаками сказал отцу:

— Ассинибуаны — храбрые воины. А пикуни — трусы, собаки!

Потом он встал, завернулся в одеяло и медленно вышел из вигвама.

Мой отец был так удивлен, что в первую минуту растерялся и ничего не ответил. Наконец он повернулся к Короткому Луку и спросил:

— Так ли я его понял? Кто он?

— Ассинибуан, — ответил вождь. — В начале прошлой зимы он и его жена пришли к нам пешком. Он сказал, что поссорился со своим племенем и навсегда его покинул. Нас он просил сжалиться над ним и приютить его. Мы исполнили его просьбу. Он живет в вигваме Черного Кролика, стережет его лошадей и приносит ему свою охотничью добычу.

— Я его проучу! Никто не смеет называть меня собакой, трусом! — крикнул отец, бросаясь к выходу.

— Нет, брат! — воскликнул Короткий Лук, удерживая его за руку. — Здесь, в нашем лагере, ты не должен с ним драться. Мы обещали взять его под свою защиту и не нарушим данного слова.

— Но он обругал меня… пикуни!

— Ты первый стал ругаться, — напомнил ему Короткий Лук. — Послушай, ведь не тебя он ругал, а пикуни. Ты же сам говорил, что навсегда ушел от своих соплеменников. Пусть он их ругает. Не всђ ли тебе равно, если ты теперь не пикуни?

Мой отец отталкивал вождя, который удерживал его за руку. Ему хотелось бежать за ассинибуаном, но, услышав последние слова Короткого Лука, он перестал сопротивляться, без сил опустился на ложе из звериных шкур и умолк. Кажется, только теперь начал он понимать, какие последствия влечет за собой его поступок. Да, перестав быть одним из пикуни, он потерял право их защищать. Гордость его была задета, а он не мог стереть оскорбление, нанесенное ассинибуаном.

Вскоре ушли мы в свой вигвам и улеглись спать. Так закончился наш первый вечер в лагере большебрюхих.

Я спал плохо. Мне не давала покоя мысль о наших лошадях. Перед тем как лечь спать, я хотел еще раз проверить, хорошо ли стреножены вожаки табуна, но устал и поленился идти на пастбище. Как только рассвело, я потихоньку встал, оделся и пошел посмотреть на лошадей. Идти мне пришлось пешком, потому что весь наш табун мы выгнали на пастбище. Отец не видел необходимости привязывать лошадей к колышкам перед вигвамом, так как каждую ночь большебрюхие посылают отряд юношей, на обязанности которых лежало караулить табуны и предупреждать о приближении неприятельских отрядов.

Я внимательно осмотрел долину реки и поднялся на равнину, где паслись табуны, принадлежавшие большебрюхим, но нигде не видно было наших лошадей.

5. В ЛАГЕРЕ БОЛЬШЕБРЮХИХ

Взошло солнце, а я, потеряв надежду найти наш табун, вернулся в лагерь.

— Лошади наши пропали! Кто-то угнал наших лошадей! — крикнул я, вбегая в вигвам.

— Никто не мог их угнать. Просто-напросто ты их не нашел, сынок, — спокойно отозвался отец. — Если бы они пропали, то вместе с ними были бы уведены и табуны большебрюхих, и в лагере поднялась бы тревога.

А сейчас все спокойно. Ты ошибся, сынок. Отдохни, поешь, а потом мы с тобой отыщем табун.

В эту минуту Короткий Лук вышел из своего вигвама и стал выкрикивать имена воинов, которых он приглашал на пир. И первое имя было имя моего отца. Отец побежал к реке, умылся, расчесал и заплел волосы в косы, натер лицо и руки священной красно-бурой краской и отправился в вигвам Короткого Лука.

Как только он ушел, мать спросила меня:

— Уверен ли ты, что наших лошадей украли?

— Совершенно уверен, — ответил я. — Я их искал в лесу, у реки, я поднимался на равнину. Их нигде нет. Я знаю, что враги их угнали.

Мать вздрогнула.