Ошибка Оноре де Бальзака

Воспользовавшись отсутствием графини, управитель приказал осветить большой зал в первом этаже дворца, прибрать в комнатах, подновить мебель и жирандоли. Кароль расхаживал по комнатам веселый. Насвистывал одному ему понятные мотивы. Теперь он почти не появлялся во флигеле. Он решил: Бальзаку больше не видать Верховни. Напрасно Эвелина капризничала Ну, ничего, как холопы говорят: придет коза к возу. О, придет!

— Одно племя, — плевался управитель, вспоминая пребывание в Верховне Бальзака и приезд Конецпольских

Покой и утешение пан Кароль обретал в уверенности, что теперь ничто не угрожает его благополучию. У него было убеждение: единственный истинный хозяин Верховни — он, Кароль. Этот дворец, фольварки, леса, мужики — все это богатства его брата. Графиня умрет, Ганна свое приданое получила; он владелец всего. Теперь он ни на минуту не сомневался, что Ганская не выйдет замуж.

Если бы она в самом деле вступила в брак с иностранцем, то, выехав за границу, она лишалась огромных владений, все леса и земли становились собственностью государства. Что тогда оставалось бы делать управителю Каролю? Служить у чужих людей?

— Эх, пся крев! Не бывать этому! О нет!

Кароль Ганский решил изменить тактику. Довольно ссориться. Он будет теперь вежлив и смиренен. Вот приедет из Вишневца Эвелина и видит совсем другого Кароля.

Расхаживая по просторным комнатам, часами сидя в большом кабинете за широким столом, заваленным французскими журналами, пан Кароль видел уже себя полным собственником этого поместья, гордо выпячивая губы, с довольным видом подкручивал рыжеватые усы, и в его глазах мерцали зловещие огоньки.

В просторном окне перед ним открывался величественный ландшафт На холмах за парком зеленела березовая роща. Близ нее на лугах паслись лошади. Ганский встал и подошел к окну.

«Все это будет мое!» — удовлетворенно думал он.

Его покой нарушил стук в дверь.

— Кто там? — недовольно спросил он.

— Эго я, пан Ганский, — отозвался ксендз Янковский, переступая порог.

Кароль, скрывая неудовольствие, пошел навстречу непрошеному гостю. Он привычно коснулся губами протянутой руки и пододвинул ксендзу кресло. Эта комната была хорошо знакома Янковскому. Зная, что графиня в отъезде, он все же заехал к управителю. Красивый ксендз долго беседовал о всевозможных пустяках, ни одним словом не намекая на цель своего приезда. Наконец, понимая нетерпение Кароля, пояснил:

— Проезжал Верховню, думаю, надо навестить пана Кароля.

— О, я очень рад, святой отец! И прекрасно сделали. Пообедаем, поговорим. А то я тут совсем одичал, графиня уехала в Вишневец, и, должно быть, надолго…

— За обед благодарю. Очень спешу. Весна благодетельна в этом году. Только холопы совсем озлобились.

— О, это естественно. Не тревожьтесь. Была бы добрая нагайка, и хлоп станет кроток, как овца. — Пан Кароль засмеялся, откинувшись на спинку кресла.

— Ваша правда, — согласился Янковский. — Однако осторожность не повредит.

Управитель обеспокоенно глянул на Янковского, не понимая, куда тот метит. А ксендз метил точно. Он хорошо знал слабое место управителя. Знал, как ненавидят его холопы за нагайку, оплеухи, насилия над девушками. «Вот сейчас я собью ему спесь, — подумал ксендз, — так он иначе заговорит».

Пан Кароль и в самом деле забеспокоился. Встал, заходил по комнате. Персидский ковер заглушал его тяжелые шаги.

— Вы что-нибудь узнали? — спросил он с надеждой в голосе, остановясь перед ксендзом.

Янковский неуверенно развел руками.

— О, только предположения.

Но Кароля не обманешь. Этот хитрый ксендз что-то прослышал. Как бы развязать ему язык?

— А господин Бальзак скоро приедет?

Этот неожиданный вопрос, этот интерес, прикрываемый намеренно равнодушным голосом, не могут обмануть настороженного внимания пана Кароля.

«Выходит, что и у тебя этот французский литератор в печенках сидит, — злорадно думает Кароль. — Э-э-э, голубчик, теперь и я тебя поймал».

Ксендз перебирает выпуклые четки и смотрит в угол, точно позабыл, о чем и спрашивал.

— Кто его знает, вероятно, приедет, — говорит после долгой паузы Кароль, сам пугаясь своего ответа. «А вдруг и правда накличу его на свою голову?» И, забыв о желании подразнить ксендза, поиздеваться над его ухаживанием за невесткой, Кароль спешит заверить его: — Нет, не приедет. Где уж ему нынче ехать! Погостил, пора и честь знать. У них теперь, в их прославленном Париже, революция. Короля Луи-Филиппа, монарха своего, прогнали, как последнего проходимца. — От гнева щеки Кароля налились кровью, усы подпрыгивали. — Понимаете, что там творится? Да к тому же этот Бальзак и сам того… — Кароль покрутил в воздухе пальцем.

Ксендз кивнул головой.

— Трудные времена! — пожаловался он.

— А почему трудные? — спросил Кароль. — Не знаете? Слушайте меня. Потому трудные, что отпустили вожжи. Много воли черни дали. Европа! Хвастовство, богохульство и не знаю что еще! Вот пусть теперь и пожинают плоды.

— Слава небу, наш монарх не поддается этой европейской либеральной заразе.

Кароль не мог успокоиться. Он в ярости бил тяжелым кулаком по ручке кресла: