Ошибка парторга, или случай в горах Кавказа

Но известная, правда, незначительная, часть средних членов партии охватывает тех, кто или „записался“ в нее в первые годы по стадному инстинкту, или прельстившись трескучими фразами и многообещающими лозунгами, или же. наконец, оказался „втянутым“ либо „торжественно принятым“ (попробуй, откажись!) из числа рабочих-кадровиков и бедняков-крестьян. Среди этой категории партийцев порою, как жемчужное зерно в навозной куче, попадаются люди относительно честные по натуре, в которых большевизм не успел окончательно убить совесть, унаследованную при рождении. Не все из них, однако, достаточно сильны, чтобы раз и навсегда, даже и с риском для жизни, отрешиться от своего настоящего, поскольку оно не согласуется с их прежними идеалами. И эти „партийцы поневоле“ продолжают по инерции исполнять свои партийные обязанности и „нагрузки“, внутренне страдая от сознания того, что они являются винтиками чудовищной партийной машины, уродующей жизнь, давящей и калечащей людей. Некоторые из них кончают самоубийством, как, например, это сделал в в конце 30-х годов Агаси Ханджян, секретарь ЦК партии Армении, застрелившийся тотчас же после своего спора с Берия.³ Последний был тогда секретарем Заккрайкома⁴ партии и требовал от Ханджяна проведения мер, направленных к дальнейшему ущемлению интересов и без того обездоленного армянского народа.

Другие, отчаявшись, становятся на путь подпольной или открытой вооруженной борьбы, организуя и уводя за собой в горы и леса всех, жаждущих освобождения, и, в конце концов, неизбежно гибнут в неравных схватках. История Кавказа за последние тридцать лет полна подобных, иногда воистину героических, примеров.

Третьи, более слабые духом, не находят сил для такого разрешения внутреннего конфликта с самим собой и тянут далее партийную лямку, ожидая, как желанного чуда, падения большевистского колосса. Что в таком случае будете ними—до этого мысль их не доходит, довольствуясь убеждением, что только оно одно, рано или поздно, может избавить их от мучительных и неразрешимых внутренних противоречий.

Обычно, представители этой последней категории партийных работников, так или иначе, оказываются „чужаками“, „балластом“, „вредителями“, со всеми вытекающими отсюда последствиями; те же из них, коим, до времени, удается избежать этого, игрою случая, могут, подчас, сделаться жертвами роковых ошибок, подобных той, в которую так легковерно впал и злополучный колхозный парторг Минас Симонян, герой нашей повести.

Автор.

Пролог.

Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе.

(Песнь Песней 4:7).

Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знаменами?

(Песнь Песней 5:10).

Таинственный гений предвечного Творца вселенной, достигнув Своего совершенства, создал чудо мироздания — Кавказ ... И когда сотворенное Им предстало перед Ним во всей своей чарующей красоте, — великий Зодчий земли и неба умилился делом рук Своих и благословил его на веки веков. И с тех пор над Кавказом — благодать Божья, и край этот называют благословенным...

Пленительный, сверкающий, величавый — как бы еще ни называли Кавказ—слова не в силах передать всей его невыразимой прелести. Поистине, край этот недаром зовется благословенным. Кто хоть однажды встречал восход солнца на его вершинах и в летнюю ночь смотрелся из его глубин в бездонно- манящее небо, с огромными, как нигде в свете, звездами,—тот навсегда проникся чувством священного восторга и преклонения пред Создателем, явившим миру эту ослепительную жемчужину.

И не только волшебной красотою своей, обилием плодов земных и сокровищами недр богат и именит сей легендарный край. Его суровое прошлое пестрит такими подлинно героическими образами и примерами, так насыщено несравненными образцами силы и высоты человеческого духа в его лучших проявлениях, что слава о них, в виде захватывающих былин и сказаний, давно уже, перешагнув его пределы, прошлась по лицу земли и, заслужив бессмертие, сделала Кавказ неизменным любимцем муз первейших поэтов всех времен, живших в подлунном мире.