Ошибка природы

— Нет, дело не в этом, — поморщился он. — С этим бы она смирилась. Но эта девочка — немного Жанна д’Арк, понимаете? Когда она узнала, что уже очень многие из них заседают в Думе, а остальная часть туда собирается; когда поняла, что книги их лидера Воробьевского никто не собирается запрещать, а наоборот — они издаются куда большими тиражами, чем, скажем, стихотворения ее любимого Китса, она плакала целый вечер. Вот на этом диване. А наутро позвонила мне. И сказала, что у нее нет иного выхода. Для достижения своей цели она даже разыграла увлеченность Шахиновым — чтобы раздобыть ключ… Накануне мне по глупости казалось, что я почти убедил ее в том, что все задуманное ею — неверный путь. Мне казалось, что я с этим справился и теперь все будет просто. Знаете, купить на рынке пистолет сейчас не проблема, а стрелять Танечка умела. Она славилась своей меткостью еще в школе… Потом она стала другой, более мягкой, что ли, забыв про детское увлечение. И все-таки я надеялся, что она образумится.

Но вышло по-иному. На следующий день я узнал о смерти Шахинова. И понял — она начала свой путь. Они ее недооценивали, эту девочку. Этакий пренебрежительный взгляд — что могут сделать нам эти недоделанные интеллигенты? Ан нет, господа хорошие, оказывается! Стрелять, например, умеют получше вашего… Мне хотелось ее остановить. Верьте мне, Саша! Я взывал: «Опомнись! Ведь ты становишься, как они!» А она убежденно и твердо шептала: «Нет! Вы не правы…» — и уходила. Что я мог сделать, кроме как пытаться встать на ее пути, зная, кто окажется жертвой следующего удара? Я… Я же ходил за ней, как привязанный! Один раз даже сам хотел убить, чтобы снять с ее души хоть один грех. Все видел, все знал. Исправить ничего не мог. И все-таки в случае с Людой она не смогла нажать на курок. Хотя… Она очень изменилась, Саша. Очень. В ней уже почти ничего не осталось от той девочки с ясными глазами. Да, и знаете что? Иногда я думал, что рад тому, что они получают по заслугам! Может быть, надо было опередить ее, взять в руки оружие самому, но я в отличие от Тани никогда не умел стрелять! Каждый раз, когда я шел за ней, я ловил себя на том, что раздваиваюсь — один Затонский говорит: «Опомнись! Останови это, потому что преступление всегда останется преступлением». А другой… Другой, Саша, гордился ею и смотрел на происходящее с радостью. Ему нравилось, как они падают, поверженные. Этот второй был рядом с Таней и нажимал курок вместе с ней. Пока я не понял одну вещь. Страшную вещь!..

Он помолчал. А потом проговорил:

— Я боюсь ее в той же мере, в какой — боюсь за нее. Я не знаю, что мне делать. После смерти Игоря она заменила мне его, став дочерью. Тем более что ее родители пять лет назад погибли в автомобильной катастрофе. Не обижайте ее, Саша, хотя бы потому, что она все-таки сирота, а сироту обижать грешно!

— Я постараюсь ей помочь. Правда, постараюсь!

— Вы с ней чем-то схожи.

— Вы об этом уже говорили мне. Жаль, тогда я не обратила на это внимания!

* * *

«Сегодня вечером мне надо быть во всеоружии», — сказала я себе, подкрашивая ресницы почти высохшей тушью «Вандер Керл».

Кокетливо изогнутые ресницы, алые губы, зовущие к поцелую, и…

Что-то я забыла. Ах да…

Я засунула во внутренний карман куртки револьвер, который навязал мне Лариков. Сама я не люблю оружия, но эти ребята не понимают красоты, поэтому вполне вероятно, что придется доказывать свою индивидуальность с помощью этой славной маленькой «игрушки»…

Теперь я была готова к бою.

Из зеркала на меня смотрела вполне хорошенькая фемина — надо же, что способна сделать с людьми косметика!

Телефон надрывался. Отсутствие Эльвиры пагубно сказывалось на необходимости оторваться от самосозерцания.

Я подняла трубку.

— Сашка, мы же договорились! — заорал Лариков.

— Да, — улыбнулась я. — Правда, не помню о чем.

— Сашка, зачем тебе это все? Ты же знаешь, что убийства не их рук дело!

— А Игорь Затонский? — спросила я в ответ. — А будущие убийства, которые они, смею тебя заверить, совершат? Знаешь, Ларчик, канализационную трубу лучше вовремя перекрыть. Чтобы потом не воняло!

— С тобой напрасно спорить?

— Ага. Я весьма упрямая девица.

— Хотя бы скажи, где вы встречаетесь.

— В консерватории, — призналась я. — У нас общий вкус. Оба любим Вивальди… Правда, странно?

* * *

«В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе».

На протяжении всего концерта я повторяла про себя эту фразу.

Он смотрел на меня искоса, явно пытаясь понять, сколь долго я еще буду играть.

Аркадий Воробьевский.

Такой утонченный, цитирующий Сартра и тем еще более отвратительный.

Я сидела с закрытыми глазами, чтобы не встречаться с ним взглядом. Обсуждать моего любимого Вивальди с этим человеком казалось мне глубочайшим оскорблением памяти композитора.

Прозвучал финал. Зал взорвался аплодисментами. Оркестранты вышли на третий поклон.

«Ваше время истекает», — сказал мой внутренний голос.