Ошибка просветления

(Юджи часто рассказывали, что его мать перед смертью сказала, что он «был рождён для неизмеримо высокой участи». Его дед воспринял это очень серьёзно и оставил свою юридическую практику, чтобы посвятить себя воспитанию и образованию Юджи. Его дедушка и бабушка, а также их друзья, были убеждены, что он является йога бхраштой, тем, кто был на волосок от просветления в своей прошлой жизни.)

У него на содержании были учёные люди, и он посвятил себя по некоторой причине — я не хочу вдаваться в это — тому, чтобы создать для меня атмосферу мудрости, чтобы правильно воспитать меня, в духе теософов и всего такого. И вот каждое утро эти ребята приходили и читали Упанишады, Панчадаси, Нишкармья Сиддхи, комментарии, комментарии на комментарии, и всё это с четырёх до шести утра, и этот маленький мальчик пяти, шести или семи лет от роду — не знаю — должен был слушать всё это дерьмо. Этого было так много, что к тому времени как мне исполнилось семь, я мог повторить большинство из этих вещей, отрывки из Панчадаси, Нишкармья Сиддхи, и то, и другое, и третье. Сколько праведных людей побывало в моём доме — из Ордена Рамакришны и прочих; кто угодно, и эти ребята каким-то образом гостили в этом доме и раньше — он был открыт для каждого праведника. И вот, будучи ещё очень юным, я обнаружил: все они были лицемерами — они что-то говорили, во что-то верили, а их жизни были пусты, ничтожны. Это было начало моих поисков.

Мой дед медитировал. (Он умер, и я не хочу сказать о нём ничего плохого.) Он медитировал в течение часа-двух в отдельной комнате для медитации. Однажды маленький полуторагодовалый ребёнок почему-то принялся реветь. Этот парень спустился вниз и стал бить ребёнка, пока тот чуть ли не посинел, — и это человек, представьте себе, который медитирует по два часа каждый день. «Посмотри! Что он сделал?» Это явилось своего рода (не хочу приводить этот психологический термин, но от него никуда не денешься) травмой. «Должно быть что-то странное со всей этой медитацией. Их жизни поверхностны, пусты. Они чудесно говорят, прекрасно выражают какие-то вещи, но как насчёт их жизни? В их жизни есть этот невротический страх: они что-то говорят, но это не действует в их жизни. Что с ними не так?» — не то чтобы я осуждал этих людей.

Всё это продолжалось дальше и дальше, и я оказался втянутым в это: «Есть ли что-то в том, что они проповедуют — Будда, Иисус, великие учителя? Все говорят о мокше, освобождении, свободе. Что это такое? Я хочу знать это сам. Все эти ребята никуда не годны, но должен же в этом мире быть человек, который является воплощением и апостолом всего этого. Если есть такой, я хочу найти его сам».

Тогда столько всего произошло. В те годы был один человек по имени Шивананда Сарасвати — он был миссионером индуизма. В возрасте от четырнадцати до двадцати одного (я пропускаю множество ненужных событий) я ходил туда и часто с ним встречался, и я всё делал, совершал все эти аскезы. Я был так молод, но я был решительно настроен выяснить, есть ли мокша, и хотел этой мокши для себя. Я хотел доказать себе и всем, что в таких людях не может быть никакого лицемерия — «Все они лицемеры» — и вот я практиковал йогу, медитацию, изучал всё. Я пережил всевозможные опыты, о которых говорилось в книгах, — самадхи, сверхсамадхи, нирвикальпа самадхи, все. Потом я сказал себе: «Мысль может создать любой опыт, какой ты только пожелаешь — блаженство, счастье, экстаз, растворение в небытии — все эти переживания. Итак, это не может быть тем самым, потому что я остался таким же человеком, который механически проделывает эти вещи. Медитации не имеют никакой ценности для меня. Это никуда меня не ведёт».