Ошибка в объекте

— Да. Несколько лет назад переболел энцефалитом, клещ в тайге укусил. Остаточные явления и так далее. В санаторий приезжает второй год подряд. Воропаев говорит, что в прошлом году помогли Иванову здорово…

— Теперь уже ничем не поможешь, — вздохнул следователь.

— Сколько ему было лет?

— Тридцать восемь, — ответила Карапетян. — Компанейский мужчина. Веселый, заводной, на аккордеоне играл… Очень к нему бабенки липли… Пойдем дальше. Ольга Ватутина, двадцать семь лет, из Москвы. Работает в отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени Ленина.

— О, в знаменитой Ленинке! — сказал с уважением следователь.

— Да, — кивнула инспектор. — Семейное положение непонятно. По паспорту замужем. Лещенко говорит — разведенка…

— Может, в Москве она замужем, а в санатории — разведенная, — заметил следователь.

— Кто знает, — пожала плечами Карапетян. — Но возможно, что действительно не живет с мужем, а развод ещё не оформила. Такое сплошь и рядом…

— А у неё какой диагноз? — поинтересовался я.

— Нервное переутомление, — ответила Кармия Тиграновна. — Ну вот пока и все, что удалось установить о пострадавших и Лещенко, — закончила Карапетян, словно закрыла блокнот с записями. Но никаких бумаг в руках у инспектора не было, говорила она по памяти.

— Что ж, — сказал Агеев, — будем ждать ответа из лаборатории.

Мы обсудили, чем ещё нужно было заняться следователю и инспектору по делу, и я отпустил их.

Позвонил Белле Григорьевне. На этот раз в её голосе уже не было того спокойствия и властности. Проскальзывала хрипотца, которая бывает после плача.

— Что-нибудь случилось? — с тревогой спросил я.

— В санатории, слава Богу, все тихо, — ответила она. — Только что были родственники Вачнадзе. Прилетели утренним рейсом… При них ещё как-то крепилась, а ушли — не выдержала, разревелась… У него четверо детей, два почти взрослых паренька — двойняшки. Вы бы видели их глаза!..

— Да, вполне понимаю ваше состояние, — сказал я. — Понимаю и сочувствую…

— Знаете, я ожидала бурных сцен. На Кавказе ведь люди эмоциональные… Но они проявили столько достоинства и выдержки. И сколько скорби было в их молчании…

Не успели мы закончить разговор с Беллой Григорьевной, как секретарь доложила, что меня ждет шеф-повар столовой санатория имени Семашко.

Так повелось, что при одном лишь слове «шеф-повар» в воображении нашем возникает полный розовощекий мужчина или женщина. И обязательно солидного возраста.

Черпаков, как отрекомендовался мужчина, был совсем ещё молодой, не больше двадцати пяти лет, среднего роста, сухощавый. Одет по самой последней моде — в джинсах и рубашке сафари.

— Товарищ прокурор, — заявил шеф-повар неестественно громко, хотя было видно, что он с трудом скрывает волнение, — я ни в чем не виноват!

— А разве вас кто-нибудь обвиняет? — спросил я.

— Что я, без ушей? Или ничего не понимаю? — продолжал Черпаков. — Воропаев на меня напустился, высказался… Надо, мол, лучше следить за санитарным состоянием… Да и не только он. Няни за моей спиной шушукаются, отдыхающие. Спросите любого повара, раздатчицу, посудомойку в столовой… За чистоту-то я всех гоняю беспощадно каждый день, каждый час! Ни одного замечания от санитарного надзора!

Чернаков все больше и больше горячился.

— И за продукты ручаюсь! У нас они И содержатся в холодильнике! Если и было что испорченное, так это, значит, доставили с базы!

Я пытался как мог успокоить его, ч сказал, что следствие разберется. Кажется, мне это удалось.

— Я очень, очень надеюсь на вас, — о произнес он прочувственно. И спросил:

— Неужели мне придется уйти из санатория?

— Если у вас в столовой все окажется в порядке, зачем же уходить? — в свою очередь задал я вопрос.

— Конечно, в порядке! — воскликнул Черпаков. — Понимаете, меня приглашают в «Прибой», в «Маяк», но я хочу остаться в санатории. С Беллой Григорьевной…

Рестораны «Прибой» и «Маяк» были самыми престижными в городе.

Шеф-повар рассказал мне о своей жизни. В детстве он, неудачно нырнув в море с волнореза, повредил себе позвоночник. И быть бы ему инвалидом всю жизнь, если бы не Белла Григорьевна. Как он выразился, она сделала его полноценным человеком.

Черпаков окончил ПТУ, стал поваром. И тут же пошел в санаторий мастером по вторым блюдам. Мастер, насколько я понял, он был хороший. Занимал первые места на конкурсах поваров, городском и областном. В прошлом году ушел на пенсию прежний шеф-повар, и Белла Григорьевна назначила Чернако-ва на его место.

После нашей беседы Чернаков ушел из прокуратуры в куда более хорошем настроении, чем пришел.

В конце того же дня у меня опять побывал следователь Агеев.

— Я ещё беседовал с Лещенко, — сказал Виктор Сергеевич. — Странный он человек. То мрачный, как вчера, помните? То вдруг оживился, прочел мне лекцию о минералах, вернее — о драгоценных камнях. Одни, говорит, отнимают у человека рассудок — алмазы, например, изумруды. Другие — гранаты, обладают даром предвидения, охраняют от насильственной смерти… Куприна цитировал. Прямо помешан на самоцветах. И не выпускает из рук то сверкающее яичко… Уж не псих ли?