Ошибки в путеводителе

Напрасно я стоял в то утро на своей остановке: автобусы не ходили. На подходе к центру появились группы людей с красными и синими флагами, а «красные» еще и в особых галстучках. Выглядят как творческая интеллигенция разных возрастов, возможно, ею и являются. Все со свистками, азартно и весело освистывают штрейкбрехерские автобусы.

Я пошел на гул мегафона, и тот привел меня на длинную Piazza Ss. Apostoli. В ее торце расположилась временная трибуна, источник звука. Те люди, что стоят ближе к трибуне, уже совсем другого вида: задумчивые, угрюмые пролетарии. Слушают хмуро и как будто недоверчиво, но по сигналу послушно свистят в свои свистки. Оратор в костюме и при галстуке, тип очень знакомый, международный: напористый мордоворот с разболтанным, развязно-подвижным ртом.

Пишу «интеллигенция», «пролетарии», но без особой уверенности. Набрели мы как-то с итальянской поэтессой Аннелизой Алевой на замечательный винный бар «Al Vino», что на via dei Serpenti. «Какое приятное, – говорю, – место, и лица интеллигентные». Аннелиза огляделась, потом еще раз, повнимательнее, и сказала, что вон за тем столиком, возможно, сидят интеллигенты.

– А кто остальные?

– Просто состоятельные люди – или дети состоятельных людей.

Подобные ошибки в считывании и социальном определении неизбежны в чужой стране. Аннелиза согласилась: «Даже Бродский не мог распознать социальные моменты, характеристики. Однажды на озере показал мне: вот, смотри, два друга плывут на лодке. А второй был просто наемный гребец, один нанял другого. И любой итальянец это понял бы с первого взгляда».

* * *

Я иногда открываю свою синюю книжечку, «римский дневник», и сразу начинаю улыбаться. Там есть какие-то детали, кусочки. Но в основном описания церквей или картин, а это никому не интересно. Все же не могу удержаться от некоторых перечислений, понимая, что удовольствие они доставят только мне самому.

Лучшее место для дневных прогулок, пожалуй, Celio (Целий). Для вечерних – район между Navona и рекой. Принцип дневных прогулок – «от окраины к центру», вечерних – противоположный.

Самые красивые девушки – на Campo dei Fiori.

Лучшие виллы – Дория-Памфили и Джулия (внутренние дворы).

Лучшие церкви пришлось бы перечислять до конца страницы. Многие едут в Рим ради античных памятников, а Средневековье остается как бы на втором плане. Кому-то (даже знаю кому, но здесь не скажу) церкви этого периода кажутся похожими друг на друга, но это совсем не так. В Риме вообще нет ничего одинакового или типового.

В «Зойкиной квартире» Булгакова один персонаж, авантюрист и враль, рассказывает про свое утраченное поместье: «одна колонна красивее другой!» В Риме эта шутка бы не прошла, ее бы не поняли. Здесь в любой средневековой церкви все колонны разные, и действительно одна красивее другой.

В S. Maria in Trastevere, самой старой церкви Рима, пять колонн красного мрамора (из храма Исиды), а остальные серые и полированные, явно более поздние. Неполированные серые колонны, по моим наблюдениям, всегда античные, повторного использования.

Раз уж зашла речь о мраморе, нужно вспомнить Флоренцию и Брунеллески с его гениальным (как и все остальное) чувством материала. Во флорентийской S. Spirito он свел белый мрамор и песчаник «серена»: какой-то идеально-серый, не теплый и не холодный, мягкого туманно-пепельного тона. В нем как будто материализовалась идея серого цвета – абсолютно спокойного, возвышенного. Поэтому в пространстве церкви есть что-то призрачное. Ты находишься одновременно и в реальном интерьере, и внутри гениального замысла.

А пол из плит негладкого красноватого камня – как будто мягкий.

А летящий архитрав центрального нефа, от которого перехватывает дыхание!

Некоторые природные материалы по красоте сравнимы с самыми чудесными вещами на свете, да хоть бы и с бабочками. Я это понял на выставке «Римский мрамор», где была и гениальная статуя Мацидии (Statua di Macidia), свояченицы императора Адриана. Выполнена она из двух видов мрамора: черно-серого, по виду хрупкого, похожего на вулканический туф, и белого в тон слоновой кости, шершавого и почти передающего фактуру кожи. Тончайшие, вихрем вьющиеся складки хитона, спокойное лицо с убранными назад волосами. Чудо. Хранится в Aurunca, маленьком городке под Неаполем. Кто ее там видит?

* * *

В последний месяц я мало пользовался автобусами и метро – только если уставал. Окраины к тому времени были, в общем, освоены, я выходил из дома и шел прямо, влево или совсем влево. Прямо: по Quattro Fontane до Spagna и далее по Condotti до Coronari, а там или на другой берег, или вниз, петляя вокруг Navona и постепенно забирая к гетто. Влево – через Monti, один из самых любимых районов. Совсем влево – по Сельчи к Целию. Сельчи круто спускается вниз, и монастырская стена слева по ходу становится все выше, неприступней, невероятней.