В остальном... я, наверное ждала, что будет как в тех романах, ну... вы знаете. Там где, героиня в первый же раз улетает в такие космические дали, что просто хоть стой, хоть падай (лучше падай). Нет, я никуда не улетала, но и сказать, что горланила от боли и ужаса не могу. Было... норм. Странно, необычно, что-то новенькое. Я смогла расслабиться благодаря темноте. Пока я думала, что со мной Лёха - вообще всё было зашибись, мысленно уже рожала чудику детей. Утром, конечно, значение этой ночи было переосмыслено.
Не в этом году.
И я, к собственному удивлению, усмехнулась, представив подобный сценарий.
Тайная жизнь развратной краснодипломницы, которая раз в год выходит на охоту!
И никаких сплетен, никаких косых взглядов. Никто! Ничего! Не знает!
Завтра на Соню Обломову не посмотрят как на
Все же знают, что Соня думает только о дипломе.
От остановки до дома метров шестьсот, и я мечтала как никогда сильно, чтобы они превратились в шестьдесят, потому что тяжко было неимоверно.
Тело болело, душа ныла, видок (прости господи) потасканный… а это же район новенький, на лавочках одни фифы с колясками, даже шлагбаум имеется. И тут я такая, в платье мятом, без чулок, волосы не первой свежести. И от этого ещё больше себя жалко.
По дороге забежала в продуктовый и шиканула, взяла четыре говяжьих “Доширака”, чтобы заесть тоску. А тоска невероятная! Провалиться бы сквозь землю и никакой анализ мне не помог. Как ни крути… гадко всё это, отвратно. И Лёха идиот, и я идиотка.
Консьержка косила лиловым глазом. В лифте недобро смотрело на меня отражение из зеркала. А дверь в квартиру открыла злющая подруга.
— Явилась не запылилась! — прорычала Мотя, потянулась ко мне и чуть не за шкирку затащила в квартиру, а я ни с того ни с сего вцепилась в неё, уткнулась в плечо и начала белугой рыдать.
***
Мы с Мотей сидели на кухне и ели “Доширак”. У каждой по две пачки, без овощей, только жгучая как стыд приправа. Ели молча, подруга вопросов не задавала. Я ей ничего толком и не объяснила, только вручила лапшу и ушла в душ, мотать сопли на кулак.
А теперь вот сидела и не знала с чего начать.
Я не привыкла изливать душу, мне было не о чем ныть все эти годы. Это Мотя обычно страдала, влюблялась, тряслась над переписками с парнями, будто это какое-то минное поле, где нужно рассчитывать каждый шаг.
Обычно это я заваривала "Доширак", пока подруга рыдала в душе. Сидела потом прислонившись к стене и ждала, когда начнётся душещипательная история.
Всегда мне казалось, что все проблемы Моти из-за секса… и по большей части я вчера выходила из дома, чтобы вернуться и сказать: “Пробовала я ваш секс! Ниче там интересного”.
— Тебя Лёха обидел? — не выдержала тишины Мотя. Она особым терпением не отличалась никогда.
— Нет. Лёха не пришёл.
— Продинамил, значит, паскуда! Ну я так и подумала. А че ревешь тогда? — и тактом, кстати, тоже.
Мотя вообще была особой интересной и непонятно как в мои подруги затесавшейся.
Вся такая шикарная, длинноволосая, тощая, явно из высшей лиги. Такие, как она, в американских сериалах носили форму черлидерш, а такие, как я, — свитера с оленями.
У Моти волосы белые, прямые и блестящие, а мои каштановые и мягкие, как мешок перьев на башке.
Мотя белокожая, а я вечно будто с полей пришла.
У Моти глаза зелёные, прямо фея лесная, а мои чёрные, жутковатые, как у летучей мыши.
У Моти куча друзей, потому что она красивая и сексуальная, а у меня, потому что я веселая.
Мои друзья мечтают затащить Мотю в постель, а ее друзья мечтают выпить со мной пива, хоть я его и не пью.
Я делаю за Мотю курсовые. А Мотя следит, чтобы я выходила на улицу и хоть иногда отрывалась от экрана компьютера.
Из-за Моти я два года была уверена, что ущербная и отсталая, потому что даже не понимаю шуток ниже пояса. А Мотя была уверена, что она неряха и разгильдяйка из-за моего самодиагностированного ОКР.
— Моть, — я набралась смелости, поставила бульон с остатками лапши на пол и посмотрела на подругу жалобными глазками.
История закончилась, едва начавшись. Я просто поняла, что несу какую-то чепуху невероятную из которой выходит совсем не та история, что приключилась на самом деле.