Ошимское колесо (ЛП)

Вдали из кровавой пыли поднимаются холмы, темнея угрозой. Равнина перед ним покрыта мёртвыми скрюченными деревьями – они очень старые, но ветра не дают им расти, на них нет ни единого листочка, и во всём этом лесу не видно никакой зелени. Снорри идёт дальше.

– Каааааарррр!

Снорри оборачивается на внезапный крик, держа топор наготове. Он ничего не видит. Кровавая пыль поднимается ему до колен.

– Каарр! – Ворон, чёрный и блестящий, сидит на дереве в нескольких ярдах позади, цепляясь длинными когтями за сухую ветку. – Удивительное дело. Живой человек в Хель. – Ворон склоняет голову набок, потом в другую сторону, оценивая Снорри.

– Удивительнее говорящего ворона?

– Возможно, все вороны умеют говорить, только большинство не хочет.

– Что тебе от меня надо, дух?

– Не дух, всего лишь ворон, а хочу я того же, что и все мы: смотреть, узнать, лететь назад и нашептать Всеотцу наши тайны. А ещё, наверное, сочного червяка.

– Правда? – Снорри изумлённо опускает топор. – Ты Мунин?.. или Хугин? – Он вспоминает имена двух воронов Одина из рассказов жрецов. Сначала он вспомнил Мунина, а чтобы вспомнить Хугина, пришлось покопаться в памяти.

Ворон каркает, топорщит перья и замирает.

– Они отец и мать всем нам. Мы все летаем вслед за ними.

– А-а. – Разочарование слышится в голосе Снорри. – Значит, с Одином ты не разговариваешь?

– Все, кто умеют говорить, разговаривают с Одином, Снорри сын Снаги, сына Олаафа. – Птица вытирает клюв об ветку. – Что ты здесь делаешь? Зачем направляешься в пустоши?

Снорри знает пункт своего назначения – он не подвергал сомнению свой путь.

– Я здесь ради своей жены и детей. Неправильно, что их у меня забрали.

– Неправильно?

– Я их подвёл.

– Все мы кого-то подводим, Снорри. В конце концов все мы проигрываем. Часто раньше.

Снорри обнаруживает, что закрыл рукой лицо, груз воспоминаний тянет вниз, эмоции душат его.

– А что ещё мне было делать? Оставить их? Я не мог этого допустить. Победа или поражение, но мой бой здесь. Что ещё мне было делать?

Ворон снова встряхивается, среди мёртвых ветвей летит одинокое пёрышко.

– Не спрашивай у меня совета. Я всего лишь птица. Всего лишь воспоминание.

Снорри обиженно шмыгает носом, стыдясь слёз, для которых, как ему казалось, он слишком пересох, и чувствует себя глупо.

– Я думал, они предстанут перед богиней. Думал, они предстанут перед Хель, и она увидит их доброту своим белым глазом, и не увидит никакого зла чёрным глазом. Думал, они будут у Хельгафелл.. – Священная гора ждала малышей и тех, кто не был убит в битве… хотя видят боги, Фрейя наверняка сражалась, чтобы спасти своих детей. Но Хель не стала бы разделять её с Эми и Эгилем… ведь нельзя же так награждать её за бесстрашие? Снорри поворачивает голову, и кажется, Хель вращается вокруг него, так, что они с вороном становятся центром всего, и всё крутится вокруг этого единственного вопроса. – Почему они здесь?

Снорри вытирает глаза рукой и делает вдох, чтобы повторить вопрос, но дерево пусто, а на ветке никого нет. Он долго думает, а была ли вообще птица. Потом встаёт на колено и поднимает одинокое пёрышко из рыжей пыли. Поднявшись, он убирает перо в кошель и идёт дальше по мёртвому лесу в сторону далёких холмов.

Небо здесь кажется ближе, и хотя оно остаётся одноцветным, но почему-то предвещает грозу. Всё это место предвещает, словно оно затаило дыхание и ждёт. Северянин смотрит на высокий гребень и, стиснув зубы, начинает долгое восхождение.

Снорри карабкается, пробирается по неровным склонам, цепляется за скалы, которые беспричинно ранят при одном только прикосновении – словно они сделаны из самой боли. Видения Восьми Причалов заполняют его разум, пока он тянется, хватается, подтягивается снова и снова. Его деревня стоит над Уулискиндом, над причалами, что дали ей название – россыпь лачуг, которые он так хорошо знает, что может находить в ней дорогу и самой тёмной ночью, и мертвецки пьяным. Он видит свой дом, и Фрейю у двери, золотые волосы лежат на её плечах, голубые глаза с маленькими морщинками в уголках улыбаются, одна рука на плече Эми, а вторая треплет рыжие волосы Эгиля. Сзади к ней подходит Карл, который на голову и плечи выше приёмной матери. Его волосы светлые, как у его родной матери, и он обещает стать таким же высоким, как и его отец. Даже в пятнадцать он выше большинства мужчин.

Каким бы вырос Эгиль из костлявого энергичного ребёнка, который так страстно любил исследовать всё, что мир показывал или прятал? Всегда был готов на какое-нибудь озорство? Мальчишка боготворил Снорри…

– Я позволил ему умереть. – Очередной захват. Напряжённый рык. Ещё несколько футов подъёма. – Я всем им позволил умереть.